А со мной стали твориться странные вещи. Веки медленно наливались свинцом, ноги деревенели, а руки стали чужими. Голова болталась словно на Нитке, и меня неудержимо клонило в сон. "Ну и пиво, – подумала я. – Надо срочно ехать домой, а то усну прямо в машине". Я оглянулась назад, поискала глазами водителя и обнаружила его стоящим на обочине с четырьмя кавказцами. Вся группа что-то бурно обсуждала. Тут я впервые почувствовала холодок опасности, как будто в лесу увидела западню, едва прикрытую землей. "Что за черт! – подумала я. – Не нравится мне все это".
Непослушной рукой я отворила дверь: "Мы едем наконец, или вы будете решать свои дела?!" Несколько секунд все удивленно рассматривали меня, потом водитель успокаивающе крикнул: "Сейчас, сейчас!" Я уже плохо соображала и снова села в машину, чувствуя, что стремительно соскальзываю в поток сна, но, как утопающий, еще барахтаюсь на поверхности. "Господи, что же со мной такое! Не надо было мне вино "полировать" пивом". Водитель вернулся в машину и ласково сказал: "Давай еще по глоточку пива, а после поедем". Я чувствовала на себе его нетерпеливый взгляд. Он словно чего-то ждал – так кошка стережет мышь. "Да подите вы к черту с вашим пивом! – воскликнула я. – Едем немедленно, или я поймаю другую машину!" Маска его добродушия треснула под напором нарастающего раздражения. "Так дела не делаются! – крикнул он- – Ты села в мою машину, и я тебя отвезу!" Я схватила сумку и выскочила из машины.
Дальнейшее помню смутно. Мозг мой уже работал на малых оборотах. Помню, как громко кричала на всю улицу, что вокруг одни жулики. Помню, как какие-то люди бросились ко мне. Помню, как села в другую машину, но откуда она взялась, не знаю. Помню, как крепко укусила себя за руку, чтобы не потерять сознание, как кричала, что, если меня не привезут на Дмитровское шоссе, я выпрыгну из машины на ходу. Как незнакомый водитель велел мне заткнуться: "Не ори! Вот оно, твое Дмитровское шоссе". И я мгновенно успокоилась, увидев знакомые места. Помню, как мучительно долго пыталась открыть дверь в квартиру. Как вошла, уронив сумку, и увидела, с какой быстротой на меня надвигается пол, но боли от удара уже не почувствовала, потому что стремительно полетела в бездонную темноту, испещренную мелкими огненными звездами.
Очнулась я через много часов, когда солнце уже вовсю светило в окна, и обнаружила, что лежу на голом полу в очень неудобной позе. Мне показалось, что в костях у меня толченое стекло, а мозги слегка вывихнуты набекрень. Стены комнаты отливали синевой и сверкали, как елочные игрушки. В ушах звенело, вся мебель перешептывалась на мой счет и как будто тихонько хихикала. "Господи! Допилась! – мелькнула мысль. – Это же глюки. У меня белая горячка".
Я попыталась встать, но поняла, что у меня нет ног. Хотела позвать на помощь, но-еообразила, что звать-то некого – я дома одна. Я решила не на ноги встать – это роскошь! – а хотя бы на четвереньки. Это мне удалось. Потом осторожно, цепляясь за стулья, поднялась и тихо, по стеночке, доплелась до ванной. Глянула в зеркало и испугалась. Это не я. Бледное, безумное лицо, на подбородке блестит слюна, бессмысленные глаза. Голова весит тонну, и страшно хочется пить. Я открыла кран с водой, и первый же глоток едва не свел меня в могилу. В глазах потемнело, дыхание порвалось как от удара в солпечное сплетение, и несколько бесконечных секунд я судорожно открывала рот, пытаясь вздохнуть. Когда воздух наконец попал в легкие, лицо мое уже позеленело и покрылось бисером пота.
Осторожно, стараясь не упасть, я вернулась в комнату, легла на кровать и погрузилась в сон, как в смерть. Проснулась я уже в более вменяемом состоянии: звон в ушах прекратился, предметы виделись отчетливо, и я даже смогла выпить немного воды из чашки, стоящей на тумбочке. Я пыталась восстановить в памяти события прошлой ночи, но узел внимания все время распускался. В моем мозгу прыгали и мелькали разрозненные фрагменты информации – так бывает на экране в кинотеатре, когда пленка неожиданно рвется. Рассудок вышел из равновесия и корчился, словно в огне.
Я лежала и слабела, медленно уходя на тот свет. Это была легкая и нежная смерть.