В ловушке

В бумагах Шарлотты они отыскали копию ее завещания, написанного от руки; оригинал хранился в суде по делам наследования. Йон был единственным наследником. Роберт перечислил ему наследуемое имущество: дом на Бансграбене, дом родителей Шарлотты, который сдавался после их смерти в аренду, садовый питомник, две страховки на жизнь Шарлотты, а также большая пачка ценных бумаг в гамбургской сберегательной кассе. Не говоря о таких мелочах, как новенький автомобиль класса «А».

— Выходит, теперь я богатый человек? — с растерянной усмешкой спросил Йон.

— Состоятельный, скажем так, — уточнил его друг.

В день похорон зарядил противный, затяжной дождь. Йон даже удивился, что, несмотря на такую погоду, церковь полна. Проходя вместе с Робертом вперед, он заметил на скамьях многих соседей по Бансграбену и среди них, разумеется, Верену Глиссман; была там и Лютта. Эмина тоже. Три подруги Шарлотты, все ее служащие вместе со старшим садовником Кёном, правой рукой Шарлотты. Приехал доктор Брейтлинг, ее зубной врач. Явились многие знакомые и друзья, в том числе и те, кого они не видели много лет. Супруги Черны, с которыми когда-то праздновали Рождество. Рюманны — разве они не развелись? Бодо Фровейн, друг детства Шарлотты и желанная партия в глазах ее родителей; потом он женился на инструкторше по лечебной гимнастике, а та вот уже много лет больна рассеянным склерозом.

Фон Зелль привел свою пухленькую жену; рядом с ней сидел Мейер-англичанин, далее «близнецы», которые, как всегда, о чем-то шушукались, сдвинув головы. Гешонек, вся в темно-лиловом, Вильде, Ковальски, Шредер и Кох. Пришел даже Концельманн. Йон ощутил боль, не обнаружив среди коллег Юлии, хотя и не слишком рассчитывал на ее появление.

Траурная церемония прошла мимо его сознания. Он впился глазами в один из множества венков, разложенных вокруг гроба. На ленте было написано: «С любовью и благодарностью. Курт и Уши». Он ломал голову, кто же такие Курт и Уши, но ни к чему не пришел.

Наконец органист заиграл хорал Баха. Йон пошел рядом с Робертом за пышно украшенным гробом; носильщики в белых жабо выглядели в высшей степени глупо. На выходе из церкви случилась небольшая заминка, процессия на несколько мгновений замешкалась, — кажется, заклинило одну из дверных створок. И тогда Йон увидел Юлию. В последнем ряду, с самого края. Его сердце замерло, пропустило пару тактов, но тут же бешено застучало вновь. Стебли, которые заботливо вручил ему Роберт, стали скользкими во вспотевших ладонях.

Напрасно он пытался встретиться с ней взглядом. Она стояла, опустив глаза, и смотрела куда-то вниз; черная куртка была ей велика — рукава почти закрывали кисти рук. Голову окружала влажная копна кудрей.

Когда Шарлотту опустили в могилу и Йон бросил на гроб три обязательных совочка песка, ему пришлось принимать соболезнования. Он чихнул, и Роберт отдал ему свой зонтик.

Юлия стояла почти в конце очереди, медленно двигавшейся мимо него. Йон увидел, как она подняла ворот куртки. За ней шли только Кён и сотрудники Шарлоттиного питомника. Верена Глиссман заключила его в свои цепкие объятья, Лютта проследовала мимо, даже не повернув головы, глаза фон Зелля были полны слез, Гешонек пробормотала «stat sua cuique dies»,[10] запас ее цитат никогда не иссякал; по ее утверждениям, она знала наизусть всю «Энеиду». Ковальски принялся объяснять, почему на похороны не явилась Хайке, мол, в доме работают мастера, «но она передает самые искренние соболезнования, ты непременно должен приехать к нам в гости, когда мы закончим перестраивать дом». «Близняшка» чмокнула Йона в щеку и тут же стерла следы помады. Йон пожимал поочередно десятки рук.

— Благодарю, — непрестанно бормотал он. — Да, ужасно. Да, внезапно. Благодарю.

Наконец перед ним остановилась Она. Не сказав ни слова, протянула ему руку. Ее пальцы были холодные.

— Мы еще увидимся, — сказал он. — За кофе. Тут, напротив, в кафе.

Она покачала головой, высвободила пальцы из его рук, повернулась и пошла.

Он поскорей отделался от Кёна и устремился за ней. Пусть служащие Шарлотты думают что хотят.

Он догнал ее на парковке возле церкви. Остановившись возле своего «гольфа», она подворачивала слишком длинные рукава.

— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он. — Это важно. Давай встретимся где-нибудь.

Она снова покачала головой и открыла дверцу машины. На ее запястье краснел ремешок часов.

— Вообще-то, я совсем не хотела приезжать сюда. Но фон Зелль заставил. — На кончиках ее кудрей сияли прозрачные капельки.

— Пожалуйста, давай поговорим, — взмолился он и протянул к ней руку с зонтиком, защищая от дождя.

— Ах, Йон!

В ее словах прозвучала такая грусть, что у него сжалось сердце.

— Я не могу без тебя, — сказал он. — Ты будешь дома сегодня вечером? Я должен тебе многое объяснить.

Она нерешительно посмотрела на него и ответила не сразу:

— Но только не раньше восьми.

Когда ее «гольф» задним ходом выехал с парковочного места, к Йону подошел Роберт.

— Ты с кем сейчас разговаривал?

— С коллегой. Фрау Швертфегер.

— Тоже преподает латынь?

— Нет. Искусство.

Роберт достал из кармана сигареты.