Въ лто семь тысячъ сто четырнадцатое… (СИ)

Стрелецкий голова Фёдор Брянчанинов, начальник над стрелецкой частью царской охраны, изрядно принявший на грудь накануне во время пира, вследствие чего благополучно проспавший в своём кремлёвском доме момент государственного переворота оказался разбужен только басовитым гулом от удара большого колокола-благовестника, вслед которому залились радостным перезвоном десятки мелких и средних колоколов колокольни Успенского собора, а и подхвативших его прочих кремлёвских церквей. Это не был обычный благовест, начинающийся с трёх ударов: колокольная разноголосица больше походила на пасхальный перезвон, но отличалась от него как конь прост отличается от аргамака[1]. Хоть Брянчанинов и был примерным христианином, но ввиду сильнейшего похмелья любой громкий звук доставлял ему лишь головную боль, а потому, поднявшись с постели он был крайне раздосадован. Хотя здоровье удалось подправить при помощи рассола от квашенной с анисом капустки, настроение головы Стремянного полка это не улучшило. А потому он, одевшись и захватив с собой двоих верховых слуг, выехал со двора, дабы выяснить, что, нечистый всех раздери, в Кремле происходит?! Ну и выяснил…

Обычный служилый помещик из-под приграничного Курска, искренне воспринявший идею о том, что поразившие Русскую Землю несчастья — это Божье наказание за то, что на престол пролез Бориска Годунов, царь не настоящий, Брянчанинов больше года тому назад вместе с подчинёнными городовыми стрельцами перешёл на сторону «истинного царевича Димитрия Иоанновича», с войском которого и добрался до Первопрестольной. Во время похода Фёдор отличился и своим умом и преданностью приглянулся «сыну Грозного Государя» и тот, венчавшись на царство, передал под руку Брянчанинова стремянных стрельцов. Для служилого дворянина, не связанного с боярскими родами, это назначение стало вершиной карьеры. И при этом голова понимал, что теперь его судьба накрепко связана с царской: слишком много сразу же завелось недоброжелателей, льстиво улыбающихся в лицо и готовых при первом удобном случае толкнуть в спину. Потому-то, к слову, не спешил он и перевезти из поместья в Москву, где теперь проживал в дареной избе на территории конфискованного годуновского подворья, супругу и родившегося аккурат на Богоявление сына. Дорога дальняя, на трактах неспокойно, ибо озоруют нынче не только пришлые казаки, но и всякого чина людишки. Куда там ехать с младенцем-то.

И вот теперь Фёдор Брянчанинов узнал, что суматошно-праздничный колокольный перезвон затеян по повелению митрополита Исидора в ознаменование венчания на царствие недавно прощённого за заговор и возвращённого из ссылки боярина Василия Шуйского. Прежний же царь не то убит, не то схвачен, не то ударился оземь и, обернувшись чёрным враном, улетел в земли Ханаанские[2]. В любом случае верному слуге свергнутого Государя отныне не стоило ждать ничего хорошего. Потому, после недолгого раздумья, стрелецкий голова решил покинуть Кремль, а позже — и Москву и перебраться подальше от новых властей и недоброжелателей. Но как это сделать? Скрытно, переодевшись, дождаться, пока суета прекратиться? Невместно, да и трудновыполнимо: слишком многим Брянчанинов знаком в лицо. Прорваться из крепости верхом, сам-третий? Велик риск не доскакать до ворот, да и сами ворота должны охраняться так, что не проскочишь. Значит, нужно пробиваться не с одними слугами, а тем более — не в одиночку, а во главе серьёзного отряда. Так рассудил Фёдор — и не ошибся. Пользуясь своим статусом стрелецкого головы, Брянчанинов оперативно снял с караула всю дежурную подсмену и частично стрельцов с не самых важных постов в Оружейной и Грановитой палатах, а также государевых мастерских Оружейного приказа. Набралось сорок пеших бойцов с пищалями, включая двоих десятников. Остающимся на постах было приказано закрыться в зданиях изнутри и при попытке нападения палить на поражение.