В лучах мерцающей луны

Встреча с этими бродячими высочествами была фатальной — как понял Лэнсинг теперь — для принципов миссис Хикс. Она знала огромное количество археологов, но ни один из них не был столь мил, как принц, а главное, не покидал трона ради лагеря в пустыне или раскопок гробниц в Ливии. И ей казалось бесконечно трогательным, что эти два одаренных существа, которые недовольно ворчали, когда им приходилось ехать «сочетать родственника» в Сент-Джеймсский дворец или в мадридский и, задыхаясь, спешить обратно в ту несусветную даль, где, метафорически выражаясь, оставили монаршие кирку и лопату, — ей казалось трогательным, что эти наследники веков не могли пользоваться удобствами современных отелей и должны были радоваться как дети, когда их приглашали во «дворец» иного рода, угощаться лепешками с маслом и любоваться танго.

Ей просто невыносима была мысль об их лишениях, так же как, с течением времени, мистеру Хиксу, который нашел принца человеком более демократичным, чем любой, кого он знал в Апекс-Сити, и был чрезвычайно заинтригован тем, что очки им делал один и тот же мастер.

Но главное, что покорило Хиксов в принце и его матери, — это их художественные наклонности. Их приводила в восхищение мысль, что среди толпы вульгарных, необразованных членов королевских семейств, наводнявших Европу от Биаррица до Энгадина, игроков и любителей танго, живущих на счет не менее вульгарных плебеев, им, ненавязчивым и обладающим чувством собственного достоинства Хиксам, повезло встретить сию культурную пару, которая присоединила их с легкой насмешкой к своей легкомысленной родне и чьи вкусы ничем не отличались от вкусов тех эксцентричных, ненадежных и временами живущих взаймы личностей, которые прежде представляли для Хиксов высшее общество.

Теперь миссис Хикс увидела наконец возможность быть одновременно артистичной и любить роскошь, восторгаться современной канализацией, но и вести разговор на высшем уровне. «Если бедняжка-княгиня хочет пообедать в „Нуво-люкс“, почему бы не доставить ей такое удовольствие? — с улыбкой спрашивала миссис Хикс. — А то, что она, по ее словам, обожает лепешки с маслом, как ребенок, — это, думаю, в ней самое милое».

Корал Хикс не присоединилась к этому хору, но со свойственной ей странной бесстрастностью приняла перемену в образе жизни родителей и впервые (как заметил Ник) стала уделять внимание материнским туалетам, благодаря чему силуэт миссис Хикс стал строже, а наряды сдержанней по цвету и из более изысканной материи; так что имей кто-нибудь случай уловить сходство дочери с матерью, результат вряд ли заставил бы его содрогнуться.

Подобные меры предосторожности были более чем необходимы — Лэнсинг не мог не замечать это, поскольку изменился уровень общества, в котором теперь вращались Хиксы. Ибо, любопытный факт, близкие отношения с принцем и его матерью — которые постоянно заявляли, что они парии, изгои, богема среди коронованных голов, — тем не менее включали в себя не только проживание в Палас-отелях, но и общение с теми, кто часто посещал их. Адъютант принца — приятный молодой человек с непринужденными манерами — с улыбкой намекнул, что их светлости, хотя глубоко демократичны и просты в общении, все же имеют обыкновение предварительно изучать список гостей, которых хозяева желают пригласить вместе с ними; и Лэнсинг замечал, что списки, которые миссис Хикс ему «представляла на рассмотрение», обычно возвращались увеличенными за счет добавления многочисленных богатых и титулованных персон. Их светлости никогда не вычеркивали ни одного имени; они с энтузиазмом и любопытством приветствовали приглашение старейших и страннейших друзей Хиксов, самое большее перенося приглашение некоторых из них на другой день под тем предлогом, что будет «удобнее» познакомиться с ними в более приватной обстановке; но они неизменно добавляли к списку любых своих друзей, великодушно намекая на желание, чтобы эти последние получили «несравнимое удовольствие» познакомиться с Хиксами. Вот так и случилось, что, когда октябрьские штормы вынудили «Ибис» бросить якорь, Хиксы, вновь найдя в Риме августовских путешественников, с которыми расстались в прошлом месяце в Афинах, нашли также, что список необходимых визитов увеличился за счет всего столичного света.

Княгиня, как не мог не заметить Лэнсинг, и в самом деле обожала доисторическое искусство и русскую музыку, живопись Гогена и Матисса, но также с безотчетным восторгом воспринимала крупный жемчуг и мощные авто, караван-чай и современные удобства, душистые сигареты и светские скандалы; а ее сын, будучи явно менее чувствителен к этим формам роскоши, обожал свою мать и был очень рад удовлетворять ее наклонности за чужой счет, «раз уж бедная мама, — как сказал он, — так отважно переносит все трудности жизни в пустыне».