В лучах заката

Во время этого обсуждения какой-то парень в бейсболке, сидевший впереди, вдруг поднялся и устремился в другой конец зала, быстро пробираясь к выходу. Руки его были скрещены на груди, лицо скрывал козырек. Это мог быть кто угодно.

Но я точно знала, кем он был.

Я тоже поднялась, проигнорировав вопросительные взгляды Лиама и Вайды, и показала жестом, что выйду на минуту. Вряд ли наша встреча окажется такой короткой. Но сенатор Круз уже заговорила снова, на этот раз о грядущих выборах в Конгресс и на пост президента, так что всеобщее внимание было снова приковано к ней.

Снаружи, в коридоре, было гораздо прохладнее, чем в переполненном зале, который уже больше напоминал парилку. Но Клэнси вышел сюда не ради глотка свежего воздуха, но чтобы побыть в тишине. Он уселся в конце длинного коридора, выбрав место напротив окна, откуда была видна парковка отеля.

– Пришла посмеяться, а? – хрипло спросил Клэнси, не поворачивая головы и продолжая пристально смотреть в окно. – Наслаждайся.

– Я здесь не для того, чтобы смеяться.

Он фыркнул, но ничего не сказал. Потом я заметила, что парень то сжимает, то разжимает кулаки.

– Постоянно пропадает чувствительность в пальцах правой руки. Говорят, что такое осложнение никогда раньше не встречалось.

Я прикусила язык, чтобы не ответить дежурным «Мне жаль». Мне не было жаль.

– Я же говорил тебе, что это случится, не так ли? – снова заговорил Клэнси. – Возможность выбора, за которой вы, как идиоты, гнались, в итоге оказалась в руках людей, которые изначально от вас избавились. Все могло быть иначе.

– Нет, – возразила я. – Все может быть иначе.

Впервые он повернулся и посмотрел прямо на меня. После операции он сильно похудел и выглядел очень бледным. Мне подумалось, что бейсболка наверняка скрывает бритую голову со свежими шрамами.

– Что с Нико?

Что ж. Этого вопроса я не ожидала.

– Он здесь. Хочешь его увидеть?

Клэнси глубоко вдохнул и снова сгорбился.

– Хочешь с ним о чем-нибудь поговорить? – настаивала я. – Может, о каких-то своих сожалениях?

– Я сожалею только о том, что утратил контроль над ситуацией. Но… это неважно. Я могу найти другой путь, узнать, как деактивировать устройство, которое она туда вшила. Как все вернуть. Я могу это сделать. Я ближе к нужным людям, чем когда-либо. Я смогу найти своего отца, где бы он ни скрывался. Я это смогу.

И я поняла, что в этом и заключался его ответ. Потому что такова была его сущность – человека, у которого всегда было все и который всегда хотел большего. Всегда хотел получить то единственное, чего не получит никогда.

Но когда он поднял на меня взгляд и я увидела его ввалившиеся темные глаза, я поняла кое-что новое. Быть может, все эти годы они с матерью на самом-то деле хотели одного и того же, пусть Клэнси и не мог никогда в этом признаться. Гордость вела в его сердце опасную игру, сражаясь со смертельной усталостью. Все еще сомневаясь, я сжала кулаки, подумав обо всех тех, кем он бездушно играл, о том, как гибли хорошие люди, чтобы у него был шанс выжить.

И все же где-то в глубине моей памяти был жив и тот мальчик на смотровом столе, перепуганный, одинокий, полный бессильной ненависти.

Я знаю, что сделал бы он, если бы мы поменялись местами, и тихий голосок внутри подталкивал меня сделать то же самое – уйти, оставив его наедине с болью и унижением, которые будут расти внутри него как раковая опухоль, пока его не уничтожат. И одного этого было достаточно, чтобы изменить решение. Потому что сколько бы он ни пытался, ему не удалось превратить меня в собственное подобие. И никогда не удастся.

Я не хотела избавить его от чувства вины.

Я не хотела его наказывать.

Это был тот самый акт милосердия.

Между нами не было барьеров и преград. Его жизнь протекала сквозь мое сознание, бурля цветами и звуками, которые мне никогда не было позволено увидеть, а я сама не была достаточно сильна, чтобы их отыскать. Я забрала все, что могла, и заменила чем-то лучшим. На нем никогда не ставили опытов, он никогда не был Оранжевым, никогда не был в Ист-Ривере или в Калифорнии. Я видела ужасные тайны, которые теперь будут навсегда похоронены во мне. Я сосредоточилась на светлом. Я оставила Клэнси только это – простую историю о том, как он провел все это время со своей матерью, как он заботился о ней все эти годы, как любовь к ней была тем средоточием чистоты и света, которое помогало ему держаться.

И когда я повернулась, чтобы уйти, в последний раз отпустив его сознание, Клэнси снова посмотрел в окно, на то, как в синем небе порхают и кружатся дрозды, и улыбнулся.

Я шла обратно в зал, опустив глаза, и в моей голове царил полнейший хаос. И эту женщину, которая вышла из туалета, я заметила, когда только с ней столкнулась, уткнувшись носом в ее ярко-рыжие кудри.

– Простите, – сказала я. – Простите… я была невнимательна.

– Повезло мне. – Голос женщины звучал тихо и вкрадчиво. – Я уже несколько дней пытаюсь тебя выследить. Как нога, малышка?