«В Луганске – Ворошиловграде…»

Владимир Спектор не прячет смысл за искусственно сотканными кружевами слов и рифм, не пытается создать иллюзию некого тайного знания. Наоборот, он старается говорить с читателем максимально доверительно, откровенно. Друг с другом они раз за разом проходят инициацию поэтическим вдохновением. Это передача природной творческой энергии («крия шакти») на клеточном уровне, трансформация душевно мёртвого в живое. Такая открытость, доступность (в хорошем смысле слова) диссонирует с современной тенденцией поэтического нарциссизма, при котором поэты всё чаще пишут для себя и о себе же, упражняясь в словесных изысках ради самого упражнения. Превращение поэзии в вещь в себе и для себя – когда «поэты звонят лишь друг другу, обсуждая, насколько прекрасен их круг» – во многом создаёт недоверие и настороженность читателей, ассоциирующих стихотворца с юродивым или снобом.

Выжить…

Отдать,

Получить,

Накормить.

Сделать…

Успеть,

Дотерпеть,

Не сорваться.

Жизни вибрирует тонкая нить,

Бьётся, как жилка на горле паяца.

Выжить,

Найти,

Не забыть,

Не предать…

Не заклинанье, не просьба, не мантра.

Завтра всё снова начнётся опять.

Это – всего лишь заданье на завтра.

Одна из доминантных тем его творчества – осознание и переосмысление нашего общего прошлого, прежде всего, детства. Все мы родом оттуда. Возвращение в детство – это стремление к первоначалию счастья. Читая стихи Владимира Спектора, детство, своё и коллективное, слышишь, видишь, ощущаешь. Испытываешь непосредственную радость, будто листаешь детский фотоальбом, в котором запечатлены лучшие моменты жизни. Это лирическое, порой философское осмысление меняющегося мира, ситуаций, людей, попытка нащупать себя в веренице образов, масок, ролей. Поэтому стихам Владимира Спектора присущи, казалось бы, такие простые, но в то же время столь редкие атрибуты как искренность и доброта.

Медальный отблеск крышек от кефира

Остался за границею веков.

Остались там же – очередь за сыром

И пионерский лозунг «Будь готов!».

Другая жизнь, хорошая, плохая,

В которой по соседству – зло с добром.

А для кого-то отраженье рая

В той крышке с её мнимым серебром.

Несмотря на кажущуюся простоту, эта поэзия обладает куда более важным свойством: она наделена цельностью интонации, которая появляется тогда, когда пережитые страдания и страсти, помноженные на талант, перерастают в многомудрый опыт, определяющий всю дальнейшую судьбу. Строчки лёгкие, воздушные, но в то же время плотные, упругие; всё на своих местах. Эта интонация как музыка: она то сентиментальная, то жизнеутверждающая, то тоскливая, то радостная. И ею зачаровываешься, спасаешься, согреваешься, забывая о вечной мерзлоте человеческого мира, которому так не хватает душевного тепла.

Это город. И в нём не хватает тепла.

И не осень прохладу с собой принесла.

Не хватает тепла в руках и душе,

В ручке мало тепла и в карандаше.

Не хватает тепла во встречных глазах.

В них смятенье и холод. А, может быть, страх.

В этом городе нищим не подают.

Им по праздникам дарят весёлый салют.

В тёмном небе так много слепящих огней,

Но не греют они суету площадей.

Не хватает тепла, хоть работает ТЭЦ

В этом городе тёплых разбитых сердец.

На первый взгляд, стихам Владимира Спектора не хватает изящества и оригинальности формы, зато определённо хватает интерконтекстуальности и глубины текста. Он обладает поистине фотографической точностью взгляда. Это аналитика лирикой, фотография души с особой глубиной резкости. Поэт умеет, вооружившись мудростью, дать точные, яркие образы и зарисовки, создавая во многом кинематографическое многоголосье. Он беседует с читателями, не стараясь перекричать самопровозглашённых гениев и пророков. Владимир Спектор идёт своим путём, создавая громкость иного рода – цельную интонацию искренности, которая, когда стихает шум толпы, неизбежно доходит до читателя. Так говорит душа: шёпотом, без спешки, тихо, размеренно, о главном.

Платон Беседин

А для звезды небесной - лишь любовь…

* * *

В душе – мерцающий, незримый свет,

Он с лёгкостью пронзает стены.

Взгляни вокруг – преград, как будто, нет.