В Магеллании

— Повторяю, необходимо как можно скорее прийти к соглашению как по первому, так и по второму вопросу, касающемуся раздела Магеллании. Да, влияние наших государств всегда ощущалось на территории Патагонии. Но на Огненной Земле и прилегающих к ней архипелагах индейцы всегда пользовались полной свободой. Можно сказать, что Огненной Землей пока еще не владеет ни Чили, ни Аргентина. Англия, несомненно, жаждет присоединить к себе эту область, соседкой которой она стала с того момента, как Фолкленды стали частью ее колониальной империи. Ее корабли появляются у островов Магеллании, ее купцы наладили торговые связи с рыбниками, ее миссионеры с завидным упорством обхаживают туземное население. Скоро появятся английские фактории на берегах как Магелланова пролива, так и пролива Бигл. Если все останется как прежде, если наши республики не закрепят свои права на эти территории, если земли не будут поделены между нами, а значит, никому не будут принадлежать, хозяева найдутся. И первым, кто приберет их к рукам, будет Соединенное Королевство. Давайте же сообща помешаем Великобритании утвердиться в Южной Америке. Достаточно и того, что у нее уже есть колонии на Антильских островах и доминион в Северной Америке!

Эти мудрые слова полностью соответствовали принципам доктрины Монро[107]. Опасности можно избежать, только провозгласив право собственности на эти южноамериканские земли, только справедливо разделив Патагонию и Магелланию между двумя сопредельными государствами. Но, чтобы добиться такого результата, обе стороны должны прийти к согласию. Но на это надеяться не приходилось.

— Господин губернатор, — перехватил инициативу Эррера, кусая при этом губы. — У вашего превосходительства есть очень простой способ решить данную проблему — простой, естественный и логичный. Но господин Идьятре даже слышать о нем не хочет.

— Что же это за способ? — поинтересовался господин Агире.

— Я предлагаю отдать все территории Патагонии Аргентинской Республике, а все земли Магеллании — Республике Чили.

— Вы только послушайте! — вскричал Идьятре, и его глаза сверкнули гневом. — Пятьсот двадцать тысяч квадратных километров Аргентине и гораздо меньше Чили!

— Оба владения равноценны.

— Неужели?! — едко возразил Идьятре. — Ваш учитель арифметики просто крал ваши деньги.

— Я не потерплю, — прошипел Эррера, — чтобы кто-то учил меня считать.

— Господа! — Губернатор был вынужден встать между комиссарами, дабы избежать драки.

— К тому же, — не унимался Идьятре, — есть обстоятельство, делающее неприемлемым ваше предложение.

— Нет! Такого обстоятельства не существует! — Голос у Эрреры дрожал.

— Еще как существует, сударь! — заявил Идьятре. — Если Патагонию отдать Аргентине, то ей будет принадлежать и полуостров Брансуик. А это значит, что Чили потеряет Пунта-Аренас, быстро-развивающуюся колонию, эту чилийскую, архичилийскую колонию, которая насчитывает уж две тысячи жителей и перед которой открывается великолепное будущее.

— Берите себе ваш полуостров, а если потребуется, то его несложно превратить и в остров, перерезав перешеек, — сказал Эррера, которого не сбил с толку этот в общем-то справедливый довод и у которого на все был готов ответ.

— Господа, господа! — умиротворяюще произнес губернатор. — Прошу вас успокоиться. Оставим все так, как создано природой! С нас достаточно суэцкой и панамской афер![108] К тому же, на мой взгляд, предложение господина Эрреры неприемлемо, даже если полуостров Брансуик отойдет к Чили. Логично и справедливо, чтобы и Чили и Аргентина владели равными долями Патагонии и Магеллании. Это удовлетворит интересы всех.

Вне всякого сомнения, устами его превосходительства говорила сама мудрость. Любое другое решение было бы противоестественно и чревато дальнейшими конфликтами. К достижению такого результата и следовало прилагать усилия.

Но тщетно господин Агире пытался примирить противников, упорно стоявших на своем. Ни тот, ни другой не желали умерить свои притязания. По окончании встречи они, казалось, еще больше возненавидели друг друга, и можно было ожидать, что ссора закончится взрывом.

Очевидно было одно: поскольку оба государства претендовали на независимые территории — Патагонию, с одной стороны, Магелланию — с другой, — их интересы должны были учитываться в равной степени. Разумеется, речь шла не о том, чтобы спрашивать у теуэльетов и рыбников, хотят они быть чилийцами или аргентинцами. (Не проводить же, в самом деле, референдум!) Вопрос должен быть решен между двумя республиками. Сможет ли Аргентина перешагнуть через реку Негро, левый берег которой уже принадлежал ей? Удастся ли Чили перебраться через Анды, западный склон которых уже чилийский? Где, наконец, пройдет линия, разграничивающая территории?

К сожалению, господа Эррера и Идьятре не могли урегулировать этот вопрос. Доклады, которые они направят своим правительствам, естественно, не помогут принять правильное решение, и нет сомнения, что государственные мужи двух республик постараются получить сведения от более надежных и более уравновешенных людей.