Она глядела совсем моложавой, эта выхоленная, благоухающая, очевидно, заботящаяся о себе, любезная светская барыня, в своём летнем изящно сшитом простеньком платье, полупрозрачная ткань которого, обливая перетянутый бюст, рельефно обрисовывала высокую полную грудь, оставляя открытой белую шею. Её румяное, дышавшее здоровьем лицо с крупными чертами и пышными чувственными губами, подёрнутыми пушком, не утратило ещё красоты и свежести, большие чёрные, слегка подведённые глаза метали ещё искорки неудовлетворённых желаний, а чёрные волосы, гладко зачёсанные назад, были пышны и густы. При внимательном взгляде можно было, правда, заметить веерообразные морщинки у глаз и ту пробивающуюся желтизну лица, которая свидетельствует об увядающей красоте, но это не мешало однако Марье Петровне быть одною из тех женщин, которые нередко приводят в восторг юнцов и старичков.
— Вы заходите ко мне, если вам сделается скучно… Мы поскучаем вместе, поговорим… вы облегчите своё горе… Я понимаю чужие страдания… Я сама так много, так много испытала в жизни… Если, как вы говорите, я не кажусь совсем старухой, то единственно благодаря моему характеру… Я умею терпеть… Каково, подумайте, жить в этой трущобе, где нет людей? А мы живём в этой добровольной ссылке пять лет… Надеюсь, впрочем, что она скоро окончится; вероятно, мужу дадут другое назначение, а пока мы здесь поможем друг другу коротать её вместе… Хотите?.. Я надеюсь, мы будем друзьями — не правда ли?
И Марья Петровна протянула свою руку, которую Невежин поднёс к своим губам.
Марья Петровна стала вспоминать о Петербурге, расспрашивала об общих знакомых и, когда наконец Невежин поднялся с кресла, снова просила навещать её.
После ухода Невежина Марья Петровна несколько времени ещё сидела в каком-то томном раздумье на диване, потом поднялась, подошла к трюмо, взглянула на себя с особенной внимательностью, вздохнула и пошла в кабинет к мужу.
— Непременно надо устроить этого несчастного молодого человека, cher Basile! — заговорила Марья Петровна таким мягким, кротким тоном, что cher Basile удивлённо вскинул на жену глаза из-под очков. — Он такой порядочный, этот Невежин…
— Я непременно его пристрою…
— Где?
— Да где-нибудь в канцелярии, или попрошу Артемия Васильевича взять молодого человека к себе… Он возьмёт с удовольствием, если только у него есть вакансия… Хоть наш почтенный Артемий Васильевич и глуп, как «сорок тысяч братьев», но зато добр, как ангел! — пошутил его превосходительство, почувствовавший добродушное настроение при виде жены в хорошем расположении духа.
«Ты-то — орёл!» — подумала Марья Петровна, но вслух этого сегодня не сказала, а только сделала недовольную гримаску.
— Нашёл куда запрятать Невежина… Хорошо для него общество этих чиновников твоего Артемия Васильевича… Ты бы лучше Невежина взял к себе… По крайней мере, порядочный человек был бы около…
— Но куда же к себе, матушка?..
— Сделай его своим домашним секретарём… А то этот Сикорский!.. Из-за него одни неприятности… эти толки о влиянии… Про Невежина никто не посмеет этого сказать… И, наконец… он сослан за такое дело, которое не заставляет краснеть человека… Как ты об этом думаешь cher Basile? — прибавила Марья Петровна, присаживаясь около Базиля и ласково заглядывая ему в глаза. — Старуха Невежина будет очень благодарна, если молодой человек будет в хороших руках… Под твоим наблюдением он приучится к делу…
— А что ж, это недурная мысль… Я ведь сам об этом думал…
— Ну вот и отлично!.. — улыбнулась Марья Петровна.
— Только не сейчас… Сикорский мне пишет одну важную записку…
— Я не говорю, что сейчас… Пусть молодой человек оглядится…
— Ну да… да… В самом деле, это ты умно посоветовала, моя милая Marie… Очень умно, по обыкновению! — галантно прибавил старик, целуя у жены руку.
В эту самую минуту раздался стук в двери, и после позволения войти в кабинет вошёл Сикорский с конфетами в руках.
По приветливой улыбке, сиявшей на его лице, никто бы и не догадался, что Сикорский, простоявший лишнюю минуту у дверей, слышал весь этот разговор.
Он передал коробку Василию Андреевичу, почтительно поклонился Марье Петровне и с самым невинным видом проговорил, обращаясь к его превосходительству:
— Господин Невежин был у вашего превосходительства?
— Как, же, был… Благодарю вас, Михаил Яковлевич, за исполнение моей просьбы. А вы видели Невежина?
— Видел. Я сам ездил в тюремный замок вместе с полицеймейстером… При мне его освободили… Он так был рад, пресимпатичный молодой человек. Он производит превосходное впечатление.
— Да, да! И на нас тоже он произвёл хорошее впечатление!
Сикорский вслед за тем откланялся, и Василий Андреевич, передавая жене конфеты, промолвил в раздумье:
— Услужливый этот Сикорский и, кажется, истинно предан нам!..
Невежин сперва поместился в гостинице, а через несколько дней переехал в одну из дальних улиц и поселился в двух небольших комнатах маленького домика, принадлежащего старушке, вдове чиновника.
Несмотря на ласковый приём в доме Ржевского-Пряника, Невежин продолжал хандрить и сиднем сидел у себя дома.