В места не столь отдаленные

— Неужели старик так и не вернётся сюда? — спрашивали со всех сторон у Сикорского.

— Едва ли вернётся!.. — авторитетно отвечал Сикорский, грустно покачивая головой.

Эти слова близкого «старику» человека вызвали непритворное сожаление среди «королей в изгнании». Все хвалили Василия Андреевича; всякий вспоминал о том или другом факте внимания. Другого Ржевского-Пряника им не дождаться. Каждый из присутствующих с тревогой думал о будущем.

Один только Таухниц угрюмо молчал, не принимая почти никакого участия в оживлённой беседе. Не всё ли равно ему — останется или нет Ржевский-Пряник, и кто будет на его месте? Он во всяком случае не думает просить о помиловании и вообще не станет обращаться с какими бы то ни было просьбами и докуками к местной администрации, и потому был совершенно равнодушен к вопросу, волновавшему остальных присутствующих.

А все, несомненно, были взволнованы. Особенно волновался Сикорский, хоть и умел скрыть своё волнение под маской непроницаемости. Пройдут для него красные дни с отъездом Василия Андреевича. Каково будет жить с новым начальством? Начальство в Сибири при желании ведь может каждому из «королей» отравить жизнь. Оно может лишить их права жить в Жиганске и в двадцать четыре часа отправить на жительство в какую-нибудь трущобистую дыру. Положим, с «королями» так поступать стесняются, но кто знает, как посмотрит на них «новый» и под какими впечатлениями он приедет сюда? [Что если под «сибирскими», навеянными петербургскими сибиряками?] Что если он проверит все эти бесчисленные жалобы и озлобленные выходки «Жиганского курьера» против уголовных ссыльных и лишит некоторых из них мест! Ведь могут найтись советники, которые скажут, что неудобно и неприлично какому-нибудь банкокраду или человеку, сосланному за подлог, служа по вольному найму, от имени правительства контролировать какое-нибудь учреждение и делать ещё замечания.

Обо всём этом вспомнил Сикорский, и, разумеется, невесёлые мысли волновали его. Неспокойны были Жирков и Мосягин, да и Кауров, хоть и говорил, что ему «наплевать» и что он постарается выхлопотать право жить в Царском Селе вместо Питера и помимо местной администрации, всё-таки несколько приуныл, слушая пессимистические пророчества Сикорского.

— Да полноте вам, родной Михаил Яковлевич, пугать нас!.. Бог не без милости, свинья не без поросят! — наконец проговорил он.

«Тебе-то хорошо с деньгами», — подумал Сикорский и сказал:

— Я не пугаю, дорогой Сергей Сергеич… Я только комбинирую…

— Лучше велите-ка своей Милитрисе Кирбитьевне подать нам по рюмке водки… Тогда комбинации будут не такие мрачные! — с весёлым хохотом продолжал Кауров. — Уж Пеклеванный изнывает… Сосёт ведь у тебя под ложечкой, друг Пеклеванный, а? — обратился Кауров к тому тоном панибратства, в котором слышалась едва заметная нотка некоторого пренебрежения. — Сколько сегодня выпил?.. Было дело, а?

— Верно, и ты, беззаботный интендант, не без греха… Говорят, за завтраком у тебя сегодня пили много…

— А что ж ты не приехал, коли знал, что у меня пьют… Как это ты прозевал случай, а? — подсмеивался Кауров.

Между тем миловидная, чисто одетая горничная, шурша платьем и жеманно опуская глаза каждый раз, как Кауров пристально взглядывал на неё своим масленым взором, поставила на стол различные холодные закуски, хлеб, масло, разных сортов водки и несколько бутылок вина.

Сикорский слегка нахмурил брови, заметив взгляды Каурова, но тотчас же разгладил их и с обычной своей любезностью предложил гостям закусить, наполняя рюмки водкой. Все, кроме Таухница, выпили с видимым удовольствием и стали закусывать.

— Что ж вы, Рудольф Иванович? Хоть рюмку вина выпейте да закусите чего-нибудь!.. Сыр недурён! — прибавил Сикорский, обращаясь к Таухницу.

— Благодарю. Вы ведь знаете: я не ужинаю.

Он взглянул на свою серебряную луковицу и стал собираться. Сикорский начал его удерживать.

— Поздно… Одиннадцатый час, а мне в Слободку.

— Моя лошадь к вашим услугам, Рудольф Иваныч! — с почтительной аттенцией[54] предложил Кауров.

— И моя тоже! — повторили Жирков и Пеклеванный.

Но старик, поблагодарив, отказался и стал прощаться.

— Жаль, что вы не остались, Рудольф Иваныч! — говорил ему в передней Сикорский конфиденциальным тоном, с особенной ласковой почтительностью пожимая ему руку. — Я было хотел спросить вашего совета насчёт одного дела, мною задуманного. Впрочем, я завтра побываю у вас… Оно и лучше: побеседуем наедине.

Старик даже не полюбопытствовал узнать, в чём дело, и только промолвил, что он целый день дома.

— А ведь отлично сделал мрачный генерал, что ушёл! — воскликнул Кауров, когда Сикорский проводил Таухница. — Помилуйте! Сам не пьёт и только других стесняет своим строгим видом… За вами очередь, дорогой Михаил Яковлевич! Мы без вас уже по второй выпили.

— Вам можно и по третьей, а мне вредно.

— Ну для меня, Михаил Яковлевич.

— Так и быть, разве для вас. Сергей Сергеевич!

И, налив рюмку портвейна, Сикорский чокнулся с Кауровым.