За ужином ели и пили много. К концу ужина лица у всех гостей были возбуждены. Разговоры оживились. «Весёлый интендант» рассказывал о жизни в Бухаресте и постоянно прибавлял, обращаясь к Пеклеванному:
— Понимаешь ли ты, как было хорошо, а?
На что Пеклеванный подмигивал глазом и отвечал, что понимает.
Мосягин ел молча, с жадностью человека, вознаграждающего себя за скудную пищу дома хорошими кушаньями, за которые не придётся платить, и пил одну водку. Жирков, откинувшись на стул, смаковал дорогое красное вино. Все были веселы, но никто не был пьян. Сам Сикорский, угощая гостей, почти ничего не пил. Когда интендант окончил свои воспоминания, Михаил Яковлевич значительно проговорил:
— У меня, милые гости, есть одно предложение… идея, о которой я хотел бы поговорить с вами… Только наперёд буду покорнейше всех просить держать пока мою идею в секрете…
Все глаза обратились с любопытством на Сикорского.
Михаил Яковлевич продолжал:
— Вы знаете, конечно, с каким озлоблением относятся сибиряки к приезжим, к людям, не разделяющим сибирских взглядов. Вы знаете тоже, какова здесь местная печать… какие проводит она тенденции и с какою наглостью позорит и клевещет на людей, имеющих несчастие быть в нашем положении. Никого эти гнусные газеты не оставляют в покое… Ещё на днях, помните, Сергей Сергеевич, какую гадость напечатал «Жиганский курьер» про вас?
— Мерзавцы! — проговорил в ответ Кауров.
— Всё это навело меня на мысль, — продолжал Михаил Яковлевич, — что было бы весьма полезно основать здесь орган, который бы проводил здоровые, истинно русские идеи, ничего общего не имеющие с тем, что пишут там разные «сибирские патриоты» [и разная политическая шваль], — орган, который бы помогал администрации в её стремлениях сделать что-нибудь для края… Одним словом, недурно было бы иметь газету вполне приличную, которая бы противодействовала вредному сибирскому влиянию. [Василий Андреевич совершенно разделяет эту мысль и готов лично в Петербурге хлопотать о разрешении, так что с этой стороны мы почти обеспечены. Подобная газета, мне кажется, могла бы иметь успех, если её повести бойко и живо, тем более что «Жиганский курьер» своими главными обличениями давно возмущает всех порядочных людей. Что вы на это скажете?
— А ведь это… идея! — проговорил со смехом Кауров. — Иметь свою газету… Ей-богу… идея!..
— «Курьер», наверное, закроют после статьи московской газеты, и, следовательно, не будет конкурента! — заметил Пеклеванный.
— Да и ведётся он скверно! — промолвил Жирков.
— Но только где вы найдёте людей?.. Кто будет писать, а?.. — спросил Кауров.
— Об этом беспокоиться нечего… Михаил Петрович работал в московских газетах и немного знаком с журнальным делом Он поможет нам… Не правда ли?
Жирков утвердительно кивнул головой.
— А затем… не боги же горшки лепят… И здесь найдутся люди, способные писать… Я хоть и не литератор, а, надеюсь, сумею толково и литературно изложить свои мысли… Таухниц обещал… Григорий Григорьевич, вероятно, тоже не откажется принять участие…
Пеклеванный даже вспыхнул от удовольствия и проговорил, что он будет очень рад.
— Надеюсь, и вы, Сергей Сергеич…
— Что вы… что вы! — с хохотом перебил Кауров. — Я отроду не писал…
— Попробуйте, это не так трудно! — улыбнулся Жирков.
— И пробовать не буду…
— Дело не в этом, господа. Сотрудники найдутся, но прежде всего надо приискать издателя и редактора. Не откажите нам в этом, Григорий Григорьевич!
Сам Пеклеванный в первую минуту смутился от подобного предложения, до того оно было невероятно. Гришка Пеклеванный, герой всевозможных скандалов, в роли издателя и редактора?!
— Утвердят ли? — проговорил он и даже как будто сконфузился.
— Чем ты не редактор? — сказал Кауров с улыбкой.
— [Василий Андреевич даст о вас] прекрасный отзыв, ручаясь за вашу благонадёжность, — заметил Сикорский.
— Я… что же… я согласен!..
— [Так подавайте завтра же прошение в главное управление по делам печати… Михаил Петрович его составит… он знает форму…] Теперь лишь остаётся обеспечить издание на первый год. В первый год, разумеется, будет дефицит…
При этих словах «весёлый интендант» сделался вдруг серьёзен, а Мосягин задумчиво опустил глаза.
— Нужна будет пустяшная сумма… тысяч пять! — проговорил Сикорский, — и мы рассчитываем на вас, добрейший Сергей Сергеич, и на вас, Хрисанф Андреевич.
— Я, поверьте, с полным моим удовольствием, если б имел деньги, — заговорил Мосягин. — Вы ведь знаете, что дети меня обобрали, и я…
— Полно… полно, Хрисаша, не ври… Деньги-то у тебя есть, милый человек! — перебил его со смехом Кауров. — Я дам, пожалуй, половину, дай и ты… Ведь дело-то хорошее: понимаешь ли — газета, а? Даром будешь читать…
Но Мосягин упёрся и лишь после усиленных настояний Сикорского, сопровождаемых кое-какими намёками, обещал достать у свояченицы тысячу рублей без процентов. Тогда Кауров обозвал Мосягина «скаредным Хрисашкой» и объявил, что даёт четыре тысячи без всяких условий.