В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)

В самом деле, по логике здравого смысла, попадая в опасность, человек начинает волноваться, тревожится, беспокоится, а не зная, откуда ему грозит эта опасность, может испытывать тревогу или даже тоску, но уж во всяком случае не скорбь. Скорбеть нормально можно по поводу чего-то безусловно трагического и реально произошедшего (случившегося горя), например: Он скорбит о потере близкого друга. Ср.: скорбь - 'сильная печаль, горесть'; Скорбеть - 'испытывать сильное горе' (МАС).

Получается, что даже от одной возможности возникновения опасности герои Платонова способны ощущать то же самое, что и от реально потрясшего их страдания. Что это, преувеличение? Значит, герои настолько чувствительны? Но из других примеров следует, как будто, прямо обратное.

Вот сочетание, описывающее сходную с предыдущим установку сознания. Чепурный скармливает собаке белые пышки, взятые из домов бывших "буржуев" (чтобы не пропадало добро):

собака ела их с трепетом опасности... (Ч)

Нормально было бы, например, сказать так:

a) .

А без какого-нибудь из подобных "разбавляющих" смысл конструкции с родительным падежом вспомогательных глаголов-связок опять-таки напрашивается обобщение, что всякой опасности, возникающей как перед человеком, так и перед животным, должен сопутствовать трепет:

б) .

Но это гораздо менее нормально, чем в любом из обычных выражений с этим словом - ср. значение трепет - 'внутренняя дрожь, волнение от какого-то сильного чувства' - трепет сердца // страсти и т.п. (МАС).

Таким образом, с одной стороны, в мире Платонова осторожность (как у воробья) может рассматриваться как пустой предрассудок, а, с другой, даже неясная опасность (у собаки) способна ощущаться как трепет и даже скорбь. Но оказывается, что опасность может быть еще и приятной - у человека:

В вагоне Дванов лег спать, но проснулся еще до рассвета, почувствовав прохладу опасности (Ч).

Этой фразе можно придать следующий набор осмыслений:

а) .

Вообще говоря, слово прохлада в языке означает скорее всего что-то приятное, почти такое же, как тепло (в отличие от холода и от жары), но только с презумпцией, что раньше, т.е. до ощущения самой прохлады, субъекту было слишком жарко (а не холодно, как в презумпции слова согреться).

Ср. прохлада - 'умеренный холод, свежесть воздуха' - Уж солнце к западу идет, И больше в воздухе прохлады (Лермонтов.); прохлаждать - 'освежать, давая облегчение от жары' (БАС).

Но тогда из платоновской фразы можно сделать вывод, что само состояние безопасности (а также беспечности и покоя) во время сна герой представляет себе как что-то непереносимое - как жару или угар!

Здесь прохлада, по-видимому, действительно должна быть воспринята как атрибут 'опасности', а сама опасность - как сопутствующее пробуждению 'избавление от жары какого-то прямо-таки животного (потому что бессознательного, безмятежного) состояния сна, и как возвращение к разумной жизни а, соответственно, и к более человеческому (напряженному) состоянию'. Она оказывается для героя желанной и приятной! Значит, можно было бы сказать:

б) [142]>.

Теперь другие, также весьма характерные для Платонова и часто переосмысляемые им словечки - ожесточение, уничтожение и жестокость. В первом случае речь идет об инвалиде Жачеве, который высказывает Вощеву свое неудовольствие (и озлобление) по поводу неловко высказанных ему слов сочувствия:

...сказал с медленностью ожесточения (К)...

То есть, может быть

а) , или ; или же

б) , или же с квантором:

бб) медлительность черепахи>.

Лампа горела желтым загробным светом, Пиюся с удовольствием уничтожения потушил ее... (Ч)

Нормально было бы сказать:

а) >.

Платонов пытается разобраться подробнее еще и в конкретных причинах такого удовольствия:

аа) .

В платоновском выражении как бы само собой предполагается, что тушение лампы - ради экономии электричества - автоматически должно приносить удовольствие. Но попутно все-таки вызывает недоумение, что самому действию 'уничтожение' приписывается категория 'удовольствие'. Тем самым уничтожение понимается как нечто вроде известных видов удовольствия! Получается своего рода оксюморон. Обнаруживается даже какая-то пугающая привычность (или естественность - с точки зрения героя или повествователя) получения удовольствия от (всяких?) действий, направленных на уничтожение!

Подобного рода примеров (со словами жестокость и ожесточение) у Платонова довольно много. Вот еще один:

Вощев с жестокостью отчаяния своей жизни сжал лопату... (К)

Можно бы было сказать по-просту:

.

Но также, по платоновской, "наведенной", неявной логике, выходит, что у всякого отчаяния есть (или должна быть?) какая-то особая, характеризующая его проявление жестокость! (Имеется в виду просто крайняя степень проявления отчаяния, его пароксизм, или же все-таки что-то еще?)

Сравним, насколько привычны и естественны для нас, в отличие от вышеприведенного, с одной стороны, такие сочетания, как:

радость жизни // счастье материнства // удовольствия семейной жизни и т.п., а с другой стороны,

мучения смерти // страх наказания // стыд разоблачения // отвращение (перед) убийством и т.д.