В мире безмолвия

Как-то раз я стоял на мостике, следя за эхолотом: он чертил рельеф дна Атлантического океана у побережья Африки на глубине девяти тысяч футов. Как обычно, отражался дополнительный слабый сигнал от проницаемого слоя, простирающегося на глубине тысячи двухсот футов. Этот слой – одна из удивительных новых проблем океанографии, загадочный свод, повисший над морским дном. Днем он держится на глубине двухсот-трехсот саженей, ночью поднимается ближе к поверхности. Связь между колебаниями высоты слоя и сменой дня и ночи побудила некоторых ученых предположить, что мы имеем здесь дело с огромным пластом живых организмов, настолько огромным, что его трудно себе вообразить. Следя за таинственными каракулями на бумажной ленте эхолота, я внезапно увидел три отчетливые полоски, соответствующие трем расположенным друг над другом пластам в толще воды. Я строил самые невероятные предположения, как вдруг на палубе закричали: "Киты!" Целое стадо бутылконосов кружило вокруг "Эли Монье".

Сквозь прозрачную воду отчетливо были видны массивные темные туши с блестящими круглыми головами. Их выпуклые лбы действительно напоминали формой бутылку. Выйдя на поверхность, киты пускали к небу высокие фонтаны и ложились отдыхать. Губы их были искривлены, словно в застывшей улыбке, края пасти почти достигали крошечных глаз, придавая чудовищам странно лукавый вид. Дюма поспешил на гарпунерскую площадку на носу судна, а я зарядил новую ленту в съемочный аппарат. Киты только что снова нырнули и теперь возвращались на поверхность. Один из них вынырнул футах в двенадцати от Дюма, и тот метнул гарпун изо всех своих сил. Наконечник вонзился около грудного плавника, брызнула кровь. Кит стал медленно погружаться. Мы вытравили с сотню ярдов троса, привязанного одним концом к древку гарпуна, другим к большому бую. Буй заскользил по воде; бутылконос был загарпунен надежно. Его приятели продолжали невозмутимо покачиваться на волнах вокруг "Эли Монье".

Вот древко гарпуна высунулось из воды, потом снова исчезло, исчез кит, исчез и буй. Дюма вооружился биноклем и полез на мачту. Мы решили ориентироваться на остальных китов, предполагая, что они не оставят в беде раненого друга.

Наконец Либера, наш зоркий радист, обнаружил буй, а рядом с ним и кита; казалось, он был совершенно невредим, гарпунное древко торчало, словно зубочистка. Дюма выпустил в бутылконоса две разрывные пули. Остальные киты окружили раненого товарища, взбивая хвостами порозовевшую воду. Мы потратили еще около часа, прежде чем нам удалось выловить буй и закрепить гарпунный трос на борту судна.

Берег скрылся из виду, под килем у нас было тысяча пятьсот саженей воды; бутылконосы продолжали нырять вокруг судна и пускать вверх фонтаны. Мы с Тайе решили тоже нырнуть, чтобы добраться по тросу до тяжелораненого животного; это был сравнительно небольшой экземпляр.

Вода была бирюзовая, исключительно прозрачная. Мы последовали за тросом и добрались до кита. Из пулевых отверстий в туше тонкими струйками била кровь. Я поплыл в сторону других китов; они задрали хвосты кверху и нырнули отвесно вниз. В этом заключается характерное отличие бутылконосов от, скажем, дельфинов, ныряющих под углом. Я следовал за ними на протяжении примерно ста футов. В этот момент внизу проскользнула пятнадцатифутовая акула, очевидно привлеченная запахом крови. Где-то в глубине за пределами видимости простирался загадочный слой; в сторонке мирно паслось стадо морских великанов; кругом бродили акулы. Надо мной в серебристом сиянии плавал вокруг умирающего кита Тайе. Я неохотно повернул обратно в сторону судна.

Выбравшись на палубу, я сменил дыхательный аппарат и привязал к ноге и к поясу по одной таблетке уксуснокислой меди. Считается, что эта химия, растворяясь в воде, отгоняет акул. Мне нужно было заснять, как Дюма будет набрасывать петлю на хвост кита. Мы прыгнули в воду. Дюма увидел здоровенную акулу, но она исчезла раньше, чем я успел оглянуться на его оклик. Проплыв под килем судна, мы разыскали гарпунный трос. И тут мы оба увидели на глубине пятнадцати футов восьмифутовую акулу совершенно не знакомого нам вида. Удивительно изящная, со светло-серой блестящей кожей, она казалась произведением искусства. Чуть позади плыла небольшая полосатая рыбка – знаменитый лоцман. Мы отважно двинулись в сторону акулы, уверенные, что она бросится наутек, подобно всем своим родственницам. Однако она не отступила ни на шаг. Мы подплыли на расстояние десяти футов и увидели весь акулий эскорт – стаю маленьких, трех-четырехдюймовых, полосатых лоцманов.

Лоцманы не сопровождали акулу: они, казалось, срослись с нею. Крохотная рыбешка торчала перед самым ее носом, каким-то чудом сохраняя свое положение относительно акулы при всех ее движениях. Можно было подумать, что малыша увлекает за собой слой уплотненной воды; стоило ему очутиться за пределами этого слоя, и он безнадежно отстал бы от хозяина. Пришлось нам в конце концов примириться с мыслью, что ни акула, ни ее придворные ничуть не боятся нас.