В отчаянии поднялся я с пола.
Что сделал я?.. Во время моей работы я переменял свиток за свитком и потерял уже им счет… Времени, следовательно, прошло довольно. Что же я сделал? Ничего!.. Не проложил даже едва заметной царапины в твердой массе!..
Отчаяние овладело мною. Я бросился к отверстию и крикнул. Но не было не только ответа, но и самые удары прекратились.
Я был близок уже к тому, чтобы поддаться прежнему безумию, как неожиданно взор мой упал на светильник. Прошла секунда - и я, плача и смеясь, бросился к этой драгоценности.
О, сколько раз видел я его, сколько свитков сгорело на нем, и я не замечал этого орудия, которого достаточно было, чтобы давно уже возвратить мне потерянную свободу.
Что ослепляло меня? Не безумный же был я до той поры, пока не донеслись до меня эти удары извне, возвестившие, что, наконец, восстановилось мое сообщение с внешним миром?
Не судьба ли руководила мною, дабы исполнились ее веления?..
Одна за другой пробегали во мне эти мысли, пока я, с ли хорадочной поспешностью, старался сделать из драгоценного предмета нужное мне орудие.
Светильник состоял из тяжелой и высокой бронзовой подставки, оканчивающейся острым и длинным металлическим шпилем, на который или надевалась чаша, наполненная маслом, или же вдевался факел.
Этого металлического шпиля достаточно было, чтобы пробить самый твердый цемент, и он же мог служить мне как рычаг, чтобы вывернуть громадные гранитные камни.
Желание - этот величайший рычаг, двигающий человека __ придало мне необыкновенные силы: я выдернул шпиль из подставки и принялся за работу, теперь уже твердо уверенный в успех. О, как быстро подвигалась моя работа! С каждым ударом отлетали куски крепкой, как камень, замазки, и мое орудие все глубже и глубже вонзалось в промежутки между гранитными глыбами.
Только б вынуть одну из них - только одну! Сквозь такой проход свободно может пройти несколько человек!
Я останавливался только для того, чтобы зажечь новый свиток. Я не жалел их - на что были они мне более? Ведь свобода, желанная свобода так близка ко мне, и скоро вместо слабого огня, с дымом и копотью, надо мной засияет радостный луч солнца! Папирус за папирусом бросал я в снятую со светильника чашу, и яркий огонь озарял мою темницу.
Швы кругом гранитного, правильно обтесанного камня были наконец пробиты.
Я вздохнул с облегчением. Мне казалось, что остается самое легкое - сдвинуть этот камень, выбросить его вон и добраться до следующего.
Я передохнул и, вложив свое орудие между плитами, налег на него со всей силой.
Толстый рычаг погнулся, но камень не сдвинулся с места. Я вкладывал мое орудие в другое место, в третье… но все напрасно!
Все напрасно! Каким невыразимым ужасом прозвучали в моей Душе эти слова!
Камень, простой камень сильнее воли человека!
О жалкое ничтожество!
Злоба охватила меня, и в новом припадке безумия я схватил тяжелую подставку светильника, который носили обыкновенно два служителя, и с бешеной силой стал бить им по гранитной глыбе. Я не сознавал, что я делаю, но с каждым ударом силы мои росли, мне казалось, что твердыня содрогается, и, полный дикой злобы, я учащал свои удары.
И гранитная твердыня не выдержала: камень обращался в песок, края его отлетали, и перед моими глазами открывался желанный путь к свободе. Но я боялся вновь поддаваться надежде, я хотел, чтобы клокотала в моей груди злоба, удесятерявшая мои силы.
Такая же злоба, часто бесцельная, беспричинная, бушевала во мне впоследствии, но при других обстоятельствах - когда я, среди грома и стука оружия и диких криков беспощадной сечи, наносил страшные удары, падавшие уже не на бездушную гранитную массу, но на живое человеческое тело…
Сила человека взяла верх - камень треснул в нескольких местах. Успокоившись немного, я взял свой рычаг, вложил его в одну из трещин - и громадный осколок с громом вывалился на плиты пола.
Дым и едкая гарь от сжигания папирусов застилала нишу и наполняла комнату, где стоял саркофаг Ненху-Ра. Я потушил огонь и лег на покрытый слоем пепла пол, чтобы восстановить свои силы.
Я не боялся теперь за будущее: я знал, что буду свободен, что эта свобода в моей власти. Я хотел собраться с мыслями, определить хотя приблизительно время, проведенное мною в заточении.
Кончилось ли царствование фараона Сетоса?
Конечно, кончилось… Почему же? Мне-то казалось, что так еще недавно был тот момент, когда я увидел перед собою пораженное ужасом лицо живого Ненху-Ра, - то, наоборот, я был уверен, что с той поры протекли целые столетия… Отдыхая от моей гигантской работы, я приходил все более и более в себя, и вместе с тем мне начинало представляться, что только ужас одиночества потряс меня и что несколько дней кажутся мне вечностью.
Но нет! Папирусы загромождали хранилище. Их почти уже нет. А я прочел более половины истребленных мною. Сколько понадобилось бы на это времени?
Как долго продолжался каждый период моего созерцательного настроения, когда тело мое замирало и цепенело и дух мой отрешался от него?