В мире фантастики и приключений. Выпуск 4. Эллинский секрет. 1966 г.

– Я прочту вам "Улялюм", - сказал Эдгар. - Прошу не лгать мне в ваших комплиментах, мосье. Достаточно будет обычного восхищения во взгляде. Держитесь крепче, не перебивайте, я начинаю.

И он прочел - голосом низким, тоном печальным, с интонацией торжественно-скорбной - первые четыре строки, они заставили француза немедленно же уйти взглядом в себя и забыть о том, что он на корабле и что за стенами каюты неспокойное море.

Небеса были грустны и серы,

Прелых листьев шуршал хоровод,

Вялых листьев шуршал хоровод, -

Был октябрь одинокий без меры…*

Эдгар перевел дыхание. Вдруг он почувствовал величие свое, меру того, что он сделал, того, что делать умеет и, может быть, сделает еще, если судьбе угодно будет отпустить ему десять-пятнадцать лет жизни.

– Был незабываемый год, - произнес как обычную, не стихотворную фразу Эдгар и, откашлявшись, весело глядя на француза, закончил первую группу строк:

Шел вдоль озера я, вдоль Оберы,

В полной сумрака области Нодд,

Возле озера, возле Оберы,

В полных призраков зарослях Нодд.

Странное, непонятное дело: "Улялюм" утишил бурю. Судно перестало раскачиваться, оно просто плыло, покачиваясь и поскрипывая, и было похоже, что каждая деталь судна, каждый винтик, гвоздик, вся его обшивка, все, что на борту, и все, что внутри, - все прислушива* Перевод Н. Чуковского. лось сосредоточенно, затаенно, в сговоре с морем, воспринимало гневом своих стихий страстную тоску чуждой стихии, той, что подарил один из пассажиров "Роберта Фултона".

А что сказать о французе? Он слушал и запоминал и, возможно, запомнил бы, если бы… Когда Эдгар закончил свою маленькую поэму и, устав и чувствуя внезапную жажду, опустился на койку, француз протянул ему руку и поблагодарил на своем родном языке:

– Великолепно, сэр! Это на грани гениального, сэр! Но у меня кружится голова, я заболеваю… Если мне суждено умереть, сэр, очень скоро, то - благословит вас бог за ваше мудрое, редчайшее приуготовление меня к смертному часу… Мне, сэр, очень нехорошо… - И повалился на койку.

Большая, страшной силы волна ударила в левый борт, судно накренилось, и еще раз ударила волна так, что стенка напалубной каюты отошла и отвалилась, как ненастоящая, как на сцене. Еще одна волна, подобно длинному и широкому языку, кончиком своим кольнула француза, приподняла его и вынесла наружу, в мир, во Вселенную, в покои Улялюм, - вынесла вместе с Эдгаром, но кинула в бездну только француза. Эдгар, потеряв сознание, вскоре очнулся. Было страшно холодно. Крупными, зловещими хлопьями падал снег. Что-то делала на палубе и о чем-то кричала команда "Роберта Фултона". Скрипели снасти. Килевая качка сменила бортовую.

– Где я? - спросил Эдгар, вслушиваясь в нестрогий ропот моря и в свою интонацию, показавшуюся ему сейчас исполненной иронии: вот так передразнивают, пародируют ставший шаблонным вопрос о том, где герой находится. - Где я? - уже с улыбкой повторил Эдгар и, весело, по-мальчишески рассмеявшись, громко позвал на помощь: - Сюда! Ко мне! Скажите же наконец, где я?

Было темно. Кто-то ответил Эдгару:

– Не кричите, сэр! Вы среди друзей, не беспокойтесь!

И эта фраза показалась ему неживой, жеванной и пережеванной авторами рассказов в воскресных приложениях к газетам всего мира.

– Вы уверены, что я среди друзей? - стараясь говорить серьезно, как на похоронах, спросил Эдгар. - Но что же со мною? И куда делся мой сожитель по каюте'

– Ваш сожитель по каюте, - голосом цвета преступных потемок ответил кто-то подле Эдгара, - милейший мосье Плюмо погиб в пучине, сэр. Помолимся о его бедной душе.

Одна за другой стали входить темные фигуры с накинутыми на голову клеенчатыми капюшонами, появились зажженные фонари, чья-то рука протянула Эдгару оловянную кружку, и голос рассвета в мае проговорил:

– Выпейте, сэр. Как себя чувствуете? Ваши вещи так и не нашлись… Будьте любезны, продиктуйте наименование содержимого вашего саквояжа… Деньги при вас, сэр?

Эдгар понял, что он ограблен морем: его саквояж, очевидно, отправился вслед за французом в пучину. Деньги… Были ли деньги? Сколько-то было, но очень мало. Часы? Они здесь. Документы, удостоверяющие личность? Они здесь. Очки, карандаш, ключ от саквояжа… Носовой платок. Даже два - по одному в левом и правом карманах клетчатой теплой куртки.

– Не могу сказать вам, сэр, - обратился Эдгар к тому, кто уже приготовился писать на маленьком, привинченном к полу, столе, - не могу сказать, что именно находилось в моем саквояже. Так, какая-то мелочь, ерунда. Рукопись, стихи - этого жаль. Все остальное…

Он махнул рукой жестом короля, милующего слугу, который потерял тысячу золотых, принадлежащих казне. Оловянную кружку он взял и выпил все, что в ней было: настоящая английская горькая, градусов на пятьдесят. Щекочущая теплота разбежалась по жилам и пригласила ко сну. Еще раз чья-то рука поднесла к его губам ту же кружку, еще раз он выпил и немедленно уснул. Клеточками сознания он еще уловил слова, показавшиеся ему наименее шаблонными из всех, что сегодня пришлось выслушать.