В мире фантастики и приключений. Выпуск 7. Тайна всех тайн. 1971 г.

До этого Крэл не интересовался, какой режим нужен для нормального развития и существования протоксенусов, содержащихся в башне. Из отчетов он знал, что вольеры окружены тонкими двойными стенами башни, между которыми идут к самой верхушке железные, почти вертикальные лестницы; знал, что наверху находятся генераторы, без которых протоксенусы долго существовать не могут. Известно ему было, что в башне поддерживается низкая температура, пониженное давление. Что же касается режима их питания, цикла развития и размножения, то на эти данные он не обратил особого внимания, и они стали занимать его только после сигналов тревоги. Теперь Крэл отлично помнил, в какие часы протоксенусам давали пищу, какой поддерживали режим генераторов, и наметил, как поставить опыт.

Первая удача пришла внезапно. В час, когда началась кормежка, дрогнула стрелка гиалоскопа, на экране изменился постоянный узор, день и ночь рисуемый сумматором, и Крэл закричал "ура!" Молча, про себя.

Повторить, повторить! Вновь и вновь. И Крэл повторял записи. Одну за другой. И каждый раз совершенно отчетливо приборы отмечали изменение характера излучаемых протоксенусами волн во время приема пищи. В начале опытов рисунок на экране гиалоскопа был примитивен и не очень упорядочен. Заметные изменения можно было обнаружить только при приеме пищи, испуге, но дальше… Дальше появились такие наблюдения, которые надо было проверять и проверять. "Чтобы не было слишком страшно", - как говорил Крэл.

В павильончике стало тесно. Кроме Крэла и двух его лаборантов там теперь неотлучно находился Петер Ялко и, конечно, Инса.

– Дед убьет меня, - стонала Инса. - Тему забросила и сижу здесь. Что-то будет! Да он ведь испепелит - это его любимое словечко.

– А мы покажем ему такую вот картинку, Инса, - Крэл развернул широкий рулон с записями, снятыми на гиалоскопе.

– Что это? Да ведь это вчерашняя запись. Что в ней особенного?

– Ее надо будет сохранить. Получится уникальный, прямо-таки музейный экспонат. С датой, со следами наших пальцев, перепачканных осциллографическими чернилами. Это может пригодиться. На тот случай, когда неблагодарные потомки…

– Ой, да говорите поскорее, в чем дело?!

– Посмотрите на отметки времени. Вот здесь.

– Ну и что? Одиннадцать пятьдесят.

– А интенсивность?

– Предельная. Большей мы не получали.

– И сразу резкое падение, - указал Крэл, проведя ногтем мизинца по ленте. - Почему?

Спор вспыхнул моментально. Инса говорила одно, Ялко - Другое, включились и лаборанты, тут же просматривая записи в лабораторном журнале, сверяясь, что и в какой час делали протоксенусы.

– Нет! - каждый раз отрезал Крэл. - Нет. И этот вариант не подходит. Нет.

– Тогда что же?

– Колокол.

– Какой колокол?

– Да, между прочим, я давно хотел спросить, кто этот доброволец, ежедневно призывающий к обеду так весело и задорно?

– Молодой парнишка, помощник повара. Говорят, в соседнем местечке у него живет любимая девушка, и он вызванивает в ее честь. В тихую погоду или при подходящем ветре его колокольная музыка долетает к ней.

– Вот молодец поваренок!

– Крэл, не тяните, на кой вам этот колокол! Скажите лучше, почему упала кривая?

– Потому что зазвонили на обед.

– Ну, знаете!

– Не знаю, не знаю. - Крэл стал серьезен, молча, ни на кого не глядя, принялся сворачивать рулон и закончил строго:

– Вот если узнаю, то это будет… Впрочем, давайте обсудим. Я предположил, что протоксенусы… Нужно сесть, - сказал Крэл, - а то вы попадаете.

– Крэл!

– Нет, серьезно, давайте сядем.

Все сели.

– Думаю, протоксенусы понимают нас.

Казалось, такое заявление должно было вызвать бурю, если не протестов, то споров или еще чего-то, что показало бы крайнее возбуждение исследователей. Бури не получилось. Все молчали, и Крэл продолжал:

– С самого утра мне не давал покоя вопрос: почему кривая интенсивности пошла вниз? Мы еще не можем, как известно, зафиксировать реакцию протоксенусов на какие-то определенные изменения в их режиме. Пока мы получаем только суммарную запись излучения, определяем общую интенсивность. Здесь находит отражение все, что только влияет на них в каждый данный момент. Ну так вот, если вы внимательно посмотрите вчерашнюю запись в лабораторном журнале, то увидите, что никаких изменений в режиме содержания протоксенусов в промежутке между одиннадцатью часами сорока пятью минутами и, предположим, двенадцатью часами пятнадцатью минутами не произошло. И вместе с тем в одиннадцать пятьдесят кривая пошла вниз. Что случилось? Только одно: зазвонил колокол.

– Позвольте, позвольте, - не выдержал Ялко, - колокол звонит для нас, нас призывает к обеду и не может для них являться раздражителем, способным образовать условный рефлекс.

– Правильно. Дело гораздо сложнее. Разрешите, я закончу, а потом будете судить. Вы, Петер, были в это время здесь, у пульта? Так. И вы, Инса? Инса молча кивнула. - Ну вот, хорошо. Как только зазвонили на обеденный перерыв, о чем мы заговорили?

– Да разве можно сейчас вспомнить!

– А вы постарайтесь. Я не буду подсказывать вам ответ. Подумайте.