В мире фантастики и приключений. Выпуск 9. Белый камень Эрдени. 1982 г.

Я так соскучился по ней за три недели, что мне просто расхотелось произносить какие-нибудь слова. Я посадил еe возле топящейся чугунки, сам сел у ее ног. Мне хотелось надышаться ею. Я дул на ее озябшие пальцы, а она подставляла их-каждый отдельно. Целовал ее колени, волосы. Она не отвечала на поцелуи-она принимала их покорно и немножко даже отстраняясь.

– Ты кому-нибудь когда-нибудь протягивала губы или руки, чтобы обнять?-спросил я, слегка уязвленный.

– Никому.-И объяснила: -Мне важно быть убежденной, что я не выпросила любовь, как подаяние.

Я хотел понять ее и поверить. У меня самого было что-то подобное-я тоже не любил навязывать своей любви.

Она заправила распавшиеся волосы за уши, по лицу ее бежала огненная рябь, бровь ее серповидно напряглась:

– Женщины бегут от любви, чтобы поверить в нее.

– Но, может быть, пора мне поверить?…

Она пожала плечами и как-то странно посмотрела вбок. Вынула шпилькой из мундштука остатки пепла.

– Я не знаю… Я не верю, что я тебе буду нужна, как только… Ты все ждешь от меня чего-то, чего-то сверхъестественного, на что я, наверное, неспособна. Чего-то ждешь, требуешь, И даже не замечаешь, как ты деспотичен…

– Это я-то? Который дает тебе полную свободу?

– А может быть, мне не нужна эта свобода? Ты хочешь, чтобы я совсем растворилась в тебе… Я я так порядочная обезьяна - я становлюсь тем, с кем нахожусь…

И вообще… У нас в театре уборщица беременная ходит, и я вдруг замечаю, что начинаю, как она, ходить - живот вперед, спина прямая, боюсь столкнуться с идущими навстречу. Черт знает что…

– Значит, ты гениальная актриса.

– Тебя бы к нам главрежем,- улыбнулась примиряюще.

Лика опять закурила, а я поставил разогреваться тушенку.

– Кто это тебе такой мундштук подарил? - спросил я.

– Лео. На рождение. Разве ты не помнишь? Деревянную пепельницу я мундштук-из Закарпатья привез.

– Он хорошо изучил твой вкус,-сказал я весело.

– Да уж не в пример некоторым, которые считают, что знают меня насквозь,-сказала она тоже с веселой, задиристой ноткой.

Мы поужинали прямо из консервных банок, и Лика вдруг заспешила. Сказала, что с утренними поездами неудобно, можно опоздать. А я-то думал, она останется ночевать. Насчет поездов-это была плохо придуманная неправда. Если бы ей хотелось быть со мной, как мне с ней!

Наверно, в этот вечер я впервые почувствовал, что Лика ускользает от меня. Был даже порыв - бросить все, ехать вслед за ней, быть с ней, только бы быть с ней!

Но я остался со своим мышем.

Я похоронил его утром со всеми почестями - гражданской панихидой,- которая выражалась в мысленной речи в его честь. На бугорок я положил камень.

Лика открыла дверь, немножко отпрянула, глаза ее расширились. (Я все-таки поехал к ней дня через два.)

– Вот честно - не ожидала,

– Не рада?

– Глупый.- Распахнула мое пальто, ткнулась лицом в грудь, посмотрела снизу вверх, держась за лацканы. Когда она так смотрела, было в ней всегда молитвенное, добренькое-добренькое.-Фу! Мокрый.-Отряхнула кисти рук.-Ты не представляешь, как это здорово, что ты приехал. Просто я, правда, тебя не ожидала и внутренне не подготовилась - как будто срочный ввод без репетиции, прости за профессионализм. И за правду! Я просто вся была занята иным, и ты меня застал врасплох - как будто я не причесана.

– Так и не научилась быть со мной естественной.

– Но и ты-тоже.-Она открыла дверь в комнату, повернулась на одной ножке, приглашая меня войти. Я задержался, пропуская ее вперед.

Стол был застлан газетами, под которыми ощущались вогнутости и выпуклости.

– Я тебя сейчас буду кормить… Ты никуда не спешишь? - Она посмотрела на меня с затаенным ожиданием, как будто хотела, чтобы я куда-нибудь спешил.- У меня все по-холостяцки. Прости уж,- сказала она, откидывая газеты и раскрывая залежи на столе. Тут были открытые коробки шпрот и сардин, латка с недоеденной тушенкой, плетеная корзиночка с хлебом, надкусанный эклер, кувшинчик со сливками. Она попробовала пальцем кофеварку.- Еще теплый. Иди умойся… Нет охоты прибираться: поздно придешь, а утром - каждый день репетиции, перед выпуском. Одна. Раза два был Лео. И все.

Она пользовалась этим правом быть искренней и рассказывать мне все. И я был рад этому и с благодарностью принимал ее признания. В этом мне чудилась даже какаято прочность нашей любви. И все же мне не верилось сейчас, что она совсем откровенна, А самое неприятное - игра в откровенность. Это уж хуже лжи и хуже воровства.

Умылся. Сел, налил себе кофе и сливок. Подумал: она ведь никогда не пьет со сливками - только черный.

– Ты пьешь теперь со сливками?-И пожалел, как будто шантажировал. Она покраснела.

– Нет. Это Лео. Как раз сегодня утром был Лео.

Когда она сказала "раза два был",-за этим звучало-был вообще, но не вот только же. А может быть, и ночью был? Да что это я - ревную? Нет, не хочу лжи. Мне кажется, я мог бы простить, если что и было между ними, но мне нужна только правда? Как же: сам говорил, что она имеет право и не сказать всего, если… чтобы не травмировать…