В мире фантастики и приключений. Выпуск 9. Белый камень Эрдени. 1982 г.

Я не понимал ни строки, ни полстроки, ни одной формулы - для меня это был темный лес, арабские письмена. Антимир. Это была демонстрация (для меня!) моего полнейшего не то что невежества в математике - просто природного кретинизма в этой области знаний. И глядя на этих людей, которые воспринимают всю эту кабалистику как нечто совсем обыденное, как какую-нибудь самую тривиальную симфонию или балетный номер, я думал, что я очутился в какой-то стране чудес. Я даже не подозревал, что в математической аудитории, столь далекой от сантиментов и эмоций, могут рождаться аплодисменты. И я. понял, что Лео здесь котируется как математическая звезда первой величины. Тем временем Лео, исписав доску, "перелйстнул" ее и продолжал на чистой. Он писал быстро и неотрывно. Несколько раз поставленная им эффектная точка сопровождалась всплеском аплодисментов.

И каждый раз при этом Лика подторкивала меня в ребро пальцем. Я косился на нее,- все лицо ее в отблеске прожектора дышало гордостью и восторгом.

– Ты видишь, какой он,- прошептала она.- Ладно, идем,- потрогала меня за плечо, будто спектакль окончился, и выскользнула в коридор, вытаскивая меня за рукав.

Помогая ей надеть сапоги, подавая ей шубу, я видел в ее подбородке, складках губ, прищуре глаз, в самом взгляде его-Лео, казалось, он отразился в ней, как в осколке эеркала. И я опять подумал о ее способности перевоплощения, когда, как она говорила, теряешь себя, забываешь, что ты есть ты,-о полном растворении в другом "Я". Мне иногда казалось, что она преувеличивает эти свои способности, но сейчас я необычайно остро ощутил, что этот дар трансформации - от мимики к каким-то глубоким гормональным изменениям - действительно нечто врожденное, что-то такое, над чем она сама не властна.

– Какой он! А? - заглядывая мне в глаза, восклицала она на улице.-Ты не думай,-он для меня мальчишка.

И никогда между нами ничего не может быть. Но я… Ты просто не понял его, не разглядел за накипью.

– Ликуша, я никогда и не сомневался в его способностях, в таланте, в его знаниях.

– Нет, ты не понимаешь… Понять - это уподобиться. Стать подобным. Им. Самим. Тебя не хватает на это… Да. Ты нетерпим,- распалялась она.- Ты только себя знаешь. И все, что от тебя отличается,- уже не истина, как любишь ты выражаться.

Я молчал: я ничего не мог ей объяснить.

– Конечно,- продолжала она,- он не золото, не ангел… Он есть то, что он есть,- ученый, а все эти штучки-дрючки-наносное. Если хочешь-маска. А душой он ребенок, ей-богу. Да, повторяюсь, большой ребенок.

– Со вcем комплексом негативизма, эгоиз-ма, инфантилизма - в двадцать-то четыре года?

– Мы все с легкостью необыкновенной обвиняем в эгоизме других - у себя же в глазу бревна не замечаем… Ну что ты против него имеешь? Сам не знаешь.

– Да в сущности - ничего.

– Вот - весь ты! Ну прости. Я хочу, чтобы вы помирились. Ведь, в конце концов, многое сделано вами вместе. Ты просто не имеешь права отмахнуться. Надо быть терпимее к людям…

– Я и не собираюсь отмахиваться. Он может взять свое.

– Да, "возьми свои игрушки",- как в детском саду… А ты не думаешь, что здесь одно от другого неотделимо, что вы только вместе могли бы… принести человечеству, может быть, не для себя, для людей. Ведь и ты без него и все твое дело… может…

– Что - мое дело?!

– Ничего. Не будем ссориться. Последнее время мы встречаемся, только чтобы поссориться. Тебя нет-я скучаю. Думаю о тебе- как ты там… А стоит тебе приехать.

– Ну хорошо, я не буду приезжать.

– Не сердись… милый. Вадя! - Она меня так никогда не называла.- Ну пожалуйста! Знаешь,- оживилаcь она,-знаешь что?-пойдем в ресторан! Вчера я получила получку. Я угощу тебя нормальным обедом, а то ты там исхудал на сухомятке. Пойдем, миленький.- Она крепко стиснула мою руку и не отпускала.

– А Лео? Ты, видимо, обещала… ему…

– Я ему что-нибудь скажу… А вообще, я ему сегодня даже не обещала… Такси! - закричала она, щелкая пальцами.

И таксист, разбрызгивая снежную грязь, подкатил к поребрику.

Я вернулся в Пещеры взбаламученный, искореженный, верящий и не верящий в Ликину любовь, не понимающий, что происходит. И чтобы уйти от всего этого давящего, гнетущего, постоянно бередящего душу, я погрузился в работу. Я ходил и думал беспрестанно - в чем же дело; почему у меня не получается коррекция в точке последнего "жизневорота"? Думал до головной боли, до одури, до кромешных бессонниц по ночам… Нет, у меня решительно ничего не получалось с тормозом старости, и я решил отвлечься.

У меня явилась мысль: а что, если осуществить идею "восстания из праха", но теперь уже не амеб, а многоклеточных - например, летучих мышей. Почему именно летучих? - не знаю. В этом была какая-то средневековая кабалистика, а мне хотелось фантасмагорий. Мне нужен был праздник! Мне нужно было вновь поверить в свои силы.