В мире животных

После этих слов он развернул столешницу, словно гончарный круг, в сторону, где стоял Артур. Я глубоко вдохнул, закрыл глаза и выдохнул, вокруг началась какая-то суета, я открыл глаза, Артур выдвинул один ящик, затем второй, потом первый задвинул, открыл третий, Догер залез под стол, и было похоже, будто он роет яму, как собака: из-под стола летели толщи всякой всячины, то, что являлось когда-то отдельными частями мусора, теперь слиплось, и распознать где что было невозможно. Стремительно вырастала новая свалка прямо посреди комнаты, двое бойцов, откуда-то достав грабли, разделили эту гору на две и тщательно распределяли граблями по полу от одной стены к другой, как бы расчёсывая свои кучи. Догер копал ритмично, звук походил на работу своеобразной молотилки, мусор, шмякая, падал также в ритме Догеровского копания, те двое расчёсывали мусор в своём, размеренном ритме, Артур выдвигал-задвигал ящики картотеки в каком-то произвольном, но в целом все они звучали как отрепетированный ударный бэнд, играющий танцевальную композицию. Я продолжал глубоко дышать и наблюдать за всем этим действом, вдруг моё тело словно само себя подняло, без участия разума, я уселся в позе лотоса, мой рот раскрылся, оттуда высунулся язык, будто хотел вылететь из него, он двигался так, словно лизал воздух. Мои руки приподнялись, локти и кисти были согнуты. Я поворачивал голову слева направо, сдавленно выкрикивая нечленораздельные звуки и покачиваясь в такт общему ритму. Столешница начала опускаться вниз, сквозь роющего Догера, не соприкоснувшись с ним, я опускался в глубокий колодец. Когда столешница достигла дна, я вышел из состояния транса и посмотрел вверх. Далеко светился круглый проём ямы, в которую я попал, показалась чья-то фигура, она мне помахала, потом искажённый эхом голос Догера прокричал мне:

–Спускаюсь!

Вокруг меня только чёрные стены, от которых веет холодом. Догер на верёвке, отталкиваясь ногами от стены, ловко и быстро спустился ко мне, сразу же нашёл скрытую под толщей грязи дверь, и мы прошли в длинный тоннель. Догер закрыл за нами дверь, и тоннель осветил странный оранжевый свет, источника которого я не мог определить, но, отражаясь от всех поверхностей, свет переливами освещал нам путь. Я тронул ближайшую стену пальцами – кажется, она была обработана лаком.

– Пойдём, – Догер махнул мне, и я пошёл за ним по этому лакированному, играющему оранжевыми переливами месту. Он скрылся в черноте неосвещаемой зоны, я поспешил за ним и, шагнув туда, оказался в полукруглой комнате. Тот же оранжевый свет играл здесь особенно изящно. Догер подошёл ко мне и передал папин диктофон, я стал рассматривать его, это было редкое устройство времён холодной войны. Через мгновение я почувствовал, что остался один, Догер покинул меня абсолютно бесшумно. Дверей в комнате не оказалось, но, вместо того чтобы удариться в панику, я продолжил изучение диктофона, так он меня увлёк. На нём было четыре кнопки: «Запись», «Воспроизведение», «Перемотка назад» и «Стоп». Я нажал на перемотку назад, но запись была уже отмотана. Я нажал «Воспроизвести». Из встроенного микродинамика донёсся шипящий звук, я всё ждал, когда зазвучит голос отца. Но звучало только шипение. Я подумал, либо запись стёрта, либо она не сначала. И вдруг меня настигло сильнейшее чувство покоя, я не мог понять, отчего это, но всё показалось не столь важным, абсолютно всё, и вместе с тем не было равнодушия, просто внутреннее напряжение исчезло, и лишь тогда я понял, что всё это время я был страшно напряжен. Мне захотелось присесть, никакой мебели не было, пришлось сесть, скрестив ноги, прямо на пол. Мне не было холодно или неудобно, казалось, я принял самую удобную позу на свете и всё, что я делал и делаю, верно, хоть и не идеально, но верно в итоге. Из диктофона раздался голос, он назвал моё имя, я не сразу узнал его, когда он второй раз обратился ко мне, сомнений не оставалось – это отец. Его послание ко мне было очень странным, он то и дело задавал какой-нибудь вопрос и замолкал, как бы в ожидании ответа, так вопрос за вопросом, потом он вдруг повысил голос:

– Чивин! Я к тебе обращаюсь! Что ты молчишь-то?

– Что? – неуверенно промолвил я.

– Что, что, – его тон смягчился, – поговорил бы со мной, я соскучился.

Я бросился к диктофону, упав на четвереньки, и приблизил лицо к динамику:

– Папа, это ты?

– Частично, – он рассмеялся, – это мои частицы, оставшиеся на этой записи, они оживают в хорошем месте вроде этой комнаты.

– Папа… Как можно тебя воскресить?

– Наверное, можно, но где мои другие миллионы частиц, я не знаю, пока будем довольствоваться тем, что есть.

Мне на ум не приходило внятного вопроса, я чуть не спросил «Как ты там?»

– Чива.

– Да, пап.

– Сынок, ты на маму не серчай, ладно, я ведь был там, слышал, как они промывали ей мозг, используя те же внушатели, она под гипнозом поверила им, хотя когда-то была одним из лучших в агентуре людей.

– А что, ты не работал за границей?