В мое время

9 мая с утра до ночи ликованье – утром встречали “Грузию” и пили на борту до трех, а вечером в столовой кутеж – день рождения Булата. С утра до вечера он пел под гитару – и на корабле, и в столовой. Вечером много тостов, потом Белла читала стихи”.

Читал стихи и капитан “Грузии”, друг и приятель многих Толя Гарагуля. Не свои, понятно, – кажется, Поженяна. Но между теплоходом и ужином был еще и обед.

Утро показалось прохладным, и мы с Инной надели замшевые куртки. Когда-то они были в моде, и я в шестьдесят пятом привез их из Праги, – Инне получше, себе попроще: денег не хватило. А за обедом стало тепло, мы их сняли и повесили на спинки стульев.

Обедали долго, – то к нам кто-то подходил, то мы к кому-то подходили. Наконец столовая почти опустела. Инна уже ушла. Я тоже встал, надел куртку и начал спускаться. Вдруг замечаю, что многие как-то странно на меня поглядывают – с недоумением, с изумлением. Я проверил, все ли у меня в порядке в одежде. Вроде да. И тут, скосив глаза влево, я обнаружил на своей куртке золотую звездочку. Да, да, Золотую Звезду Героя Советского Союза. Выпил я, конечно, порядочно, но не настолько…

Люди после обеда не спешили расходиться, стояли группками, общались. Я издали заметил высокого Галлая и, сопровождаемый потрясенными или ироническими взглядами, подошел к нему: – Ну, Марк, и шуточки у тебя!..

Он повинился: – Понимаешь, Костик, я ошибся. Я хотел поместить Звезду на куртку Инночки…

Я засмеялся и ответил: – По-моему, такими, как ты, и должны быть истинные герои.

Два эпизода

Было это лет тридцать назад или больше. Позвонил очень молодой женский голос. Педант скажет, что голос не может звонить. Стоит ли вступать в дискуссии?

Голос, волнуясь, попросил о встрече. Я, естественно, поинтересовался – для чего? Объяснит не по телефону. Дело очень короткое, хотя и важное для нее. Я: но все-таки? Мнется. Наконец предлагаю увидеться завтра в вестибюле писательского Клуба. Едва вошел, дежурная говорит: вас ждут.

Молоденькая девушка вскакивает и начинает, краснея и сбиваясь, что-то лопотать. Наконец выясняется: у одного хорошего мальчика послезавтра день рождения. А он очень любит мои стихи. Она случайно достала мою книжку, которой у него нет, и просит, если можно, чтобы я ему ее надписал. Я спрашиваю, как зовут мальчика, и делаю надпись. Она сияет. Я интересуюсь, почему она так секретила свою просьбу. Отвечает: боялась, что я сразу откажу.

Я говорю напоследок: скажите своему мальчику, что у него хороший вкус, и это касается не только стихов. Она благодарит и смеется.

И еще. В 1995 году у Булата вышла книга прозы “Упраздненный театр”. Они с Олей решили событие отметить – дома. Пригласили трех издателей и мою дочь Галю – художника этой книги. Ну и меня – как старого друга и по совместительству отца художницы. Сидели допоздна. Когда спустились в метро, там уже было совсем пусто.

Издатели сходили на остановку раньше нас. Вот они вышли, и мы остались в вагоне вдвоем. Но в последнюю секунду, раздвигая плечищами закрывающиеся двери, в вагон вломился здоровенный малый, лет под тридцать. Он уселся прямо напротив нас, поставив у ног большую сумку. Обвел глазами вагон и остановил внимательный взгляд на мне. Галя потом сказала, что ей стало неприятно.

Он смотрел некоторое время, потом сунул руку в сумку, достал бумажный литровый пакет апельсинового сока и протянул через проход мне. Я развел руками: в чем дело? Но он энергично тряс пачкой: это вам, и что-то говорил, но не было слышно за грохотом состава. Галя сказала: бери. Я взял и выразил жестом благодарность. Тогда он вынул из сумки толстую книгу, тоже протянул и, улыбаясь, показал рукой: автограф. Я расписался, вернул – и тут наша остановка.

Он махал нам, когда мы уже были на перроне. Жаль, издатели сошли раньше. А книга – “Братья Карамазовы”.

Я, случалось, ставил по двести автографов за вечер, но то запланированно, ожидаемо, хотя, конечно, тоже приятно. Но такие случаи особенно запоминаются.

“Оптека”

В языке, как известно, существует немало примеров, когда от изменения одного слова, буквы, даже знака препинания кардинально меняется смысл написанного.

Мой профессор, замечательный языковед А. А. Реформатский рассказал нам как-то на занятиях о тоже своем студенте, а в ту пору солдате, который видел при взятии маленького городка вывеску на доме: “ОПТЕКА”, но что это такое, не успел выяснить, ибо ехал мимо на танке.

Оставалось гадать, в чем смысл или причина данной неграмотности. Начали высказывать предположения. Помню вариант: автор вывески, возможно, был с Севера и окал. Я же объяснил так: провизор хотел новаторским способом дать понять, что в его аптеке есть отдел оптики.

Сан Саныч подвел итог: – У Кости версия самая находчивая.

Он всех нас называл только по именам.

Смерчи

В 1939 году я был вместе с родителями в Сочи. Долго мечтали, сомневались, колебались, – наконец, поехали. Дикарями, разумеется. Жили втроем в крохотной комнатенке, – уборная, естественно, в саду.