В моей руке - гибель

— Он повез Степана к врачу? — прямо спросила Катя.

Домработница горько вздохнула, развела руками — не знаю, мол. Но по ее виду было ясно: все-то она знает или о многом догадывается.

За стол завтракать вместе с Катей сел младший брат близнецов Иван. Бледный, осунувшийся. Кивнул Кате. Услыхав про машину, заявил, что тоже поедет в Москву, с ними.

— Мы вчера сюда прямо с поминок приехали с Димкой, — сказал он, болтая ложкой в кофе, — он психанул там вчера.

— Много народа было на кладбище? — спросила Катя — надо же было что-то спросить у этого полузнакомого ей парня.

Иван кивнул.

— Панихиду по папе отслужили? — Это был важный вопрос. Ответ на него Кате очень хотелось услышать.

— Да, отслужили. — Иван глянул на Катю и тут же опустил глаза. — Там же, в Николо-Архангельском, в часовне. Отец хотел, чтобы его туда, к маме положили. Не к деду, а туда.

— К маме твоих братьев, Иван? К мачехе? Или…

— К моей матери, — парень утопил подбородок в кулаке, пригорюнился. Вот и ушел наш старик, остались мы одни.

Вот и все. Что тут творилось вчера, так и не скажешь? Так и будем в молчанку играть? Это он тебя так ударил? Сволочь.

Прежде меня, потом Лизку мордовал, а теперь вот… Когда вчера он не явился, мы с Димкой сразу поняли — что-то случилось. От Степки сейчас всего ожидать можно…

«Не явился хоронить отца, а помчался громить цыганский поселок», — Катя не стала произносить этого вслух. О событиях ночи ей вообще не хотелось говорить. Ни с кем.

Машина прибыла ровно в назначенный час. Новенькая белая «Ауди» с шофером. Иван тут же начал уговаривать домработницу, чтобы она «собирала бабушку».

— Надо и вам переезжать в Москву, — твердил он.

Домработница отказывалась наотрез. Видимо, в этом вопросе Иван не был для нее авторитетом.

— Никак не хочет со мной ехать, — Иван криво усмехнулся. — Димкиного приказа еще не получила на сборы. Я хотел старух забрать, хотел даже с ними пожить в нашей старой квартире, пока… Ну, в общем, пока все не устроится. А Димон наш, видите ли, на это еще «добро» не дал. Маруська ему в рот смотрит, старая дура. А того не понимает, что Димочка наш… Да нужны они ему обе! Бабку он непременно в дом престарелых сдаст — это факт. Наверняка и место в доме Яблочкиной уже подыскал. А Маруську вообще в шею. Он всех, всех нас теперь распихает отсюда куда подальше.

— Ты несправедлив, Иван, — Катя не знала, как ей с ним себя вести. Дима… теперь он опора вашей семьи. Держись за него, парень, иначе…

Иван только мрачно сплюнул.

* * *

Приехав домой, в Москву, Катя еще раз приняла душ и прослушала тревожно-умоляющие рулады Мещерского на автоответчике. Больше всего страшилась: а вдруг вчера звонил Вадька, а ее не было дома? Но «Сен-Ютард» безмолвствовал. И она не знала, что лучше: огорчаться или радоваться такому невниманию драгоценного В.А.? Что ж, все равно бы она не стала ему рассказывать и жаловаться, так что… Да у нее язык бы не повернулся сказать Вадьке, что этой ночью ее чуть не…

Насилие. Сколько статей Катя написала о несчастных женщинах, подвергшихся насилию, сексуальным домогательствам, избитых, обесчещенных, как говаривали в старину. Какие только умные, тактичные, сердобольные советы она не изобретала для этих несчастненьких!

На следующий день, придя пораньше на работу, Катя начала рыться в столе — искала брошюру реабилитационного центра «Сестры», с которыми не раз делала интервью, — сотрудники этого центра оказывали психологическую и юридическую помощь жертвам сексуальных домогательств. Листала брошюру лихорадочно: насилие в семье, насилие на улице, в кругу друзей, компании, поезде, в собственной квартире…

Листала, а сама думала: что ты бесишься? Ведь, слава богу, все обошлось. Что с тобой? Но…

Но в душе действительно что-то бесновалось. Катя просто физически ощущала это в себе. Она была самой себе противна за то, что знала — вчера ночью, несмотря на побои, она уже готова была ему уступить! Были, были такие минуты в их отношениях, столь брутальных и мелодраматичных. Что проку лукавить перед собой? Да, ее словно магнитом тянуло и, черт возьми, до сих пор еще тянет к этому ублюдку… Она захлопнула брошюрку, швырнула ее в ящик. Хватит вспоминать, какая у него кожа, какие мускулы, какой… нет, ты лучше вспомни иное — как он орал, психовал, как бил ногами цыганку, как ударил и тебя, дуру несчастную! Шея-то вот до сих пор болит. Так же он, наверное, обращался и с Лизкой — Иван вот это подтвердил, да она и сама отлично помнит тот фингал… Но тут Кате внезапно вспомнилось другое — слова Степана о том «как он хотел любить Лизку, как ночи не спал», сердце сжалось. Нет, к черту! К черту такую любовь! Извращенец, ублюдок, фашист, убий…

Она встала, подошла к окну — хорошо, что пришла на работу рано, в пресс-центре пока еще никого нет, но скоро все появятся. Что делать? Как справиться с собой?

Несмотря на все прежние смутные подозрения, несмотря на трагические события ночи, Катя все никак не могла решить: как теперь ей относиться к Степану и, главное, что предпринять, и вообще, надо ли что-нибудь теперь делать?