Машина проехала еще метров двести, миновала поворот на цыганский поселок, изгиб Клязьмы, овраг, где до сих пор еще, смердя и отравляя воздух, гнил труп убитой собаки. По обеим сторонам дороги снова был лес: ели, сосны, толстый ковер прошлогодней хвои, глушащий все шаги. Дождь расходился сильнее. А над Клязьмой дугой выгнулась блеклая размытая радуга.
— Остановите, — попросил Иван внезапно.
Никита затормозил.
— Мы тебя до Москвы довезем, до дома.
— Нет, не надо. Я сам. Я доберусь… Потом. Я… мне надо побыть одному, — Иван ухватился за ручку двери. — Я никуда не денусь — вызовы ваши, повестки… я приду… Но сейчас я хочу быть один. Пустите же!
Последнее, что видела Катя, — царапину на его горле, расплату за инсценировку «заложничества», ранку, нанесенную братом-оборотнем…
Иван вышел под дождь. Медленно побрел назад по шоссе.
Колосов тронул машину, Катя оглянулась: Иван круто повернул с дороги в лес. Вошел под его омытые влагой хвойные своды. И…
Только тихо качнулись ветки елей. С них упали на землю дождевые капли.