В моей руке - гибель

Они были похожи на двух ядовитых змеи, свившихся в смертельной схватке. Смотреть на их искаженные лица, такие похожие, как отражения в двойном зеркале, было страшно.

— Молчи! Ты, Колосов, что ли, тебя… Ступай вперед. За поворотом машина, ключи. Сядешь за руль, поедешь куда скажем, — Степан, увлекая за собой брата, который был вынужден пятиться, закрывая похитителя своим телом, медленно начал отступать к кустам. — Одно движение — и у вас станет одним покойником больше.

Секунды, минуты… Время словно остановилось на этой тихой лесной дороге под палящим солнцем. Они скрылись из вида. Потом послышался шум отъезжающей машины.

— За ними! — Касьянов словно очнулся от ступора. — Конвой, не вздумайте открыть стрельбу! Это не побег. Товарищи понятые, сохраняйте спокойствие… Это, конечно, форменное варварство, но, думаю, сейчас мы увидим…

Катя не знала, куда деть колосовский пистолет. Взволнованный оператор забрал его у нее, проверил и спрятал в карман. Им с Катей не хватило места в «канарейке» — туда теперь сел вооруженный конвой. А им, вместе с понятыми, пришлось довольствоваться бронированным «автозаком».

Ехали долго — Кате, как она ни старалась отыскать какую-нибудь щель, ничего не было видно. Но вот машина остановилась. Двери с грохотом распахнулись, водитель их выпустил. Налево на обочине — черный джип базаровской школы и «канарейка», обе машины пусты. Окрестности: лес, горбатый мостик через овраг, справа от дороги заросшее сорняками поле, отгороженное лесополосой чахлых тополей…

Катя не могла слышать переговоров «террориста с заложником» в джипе — и слава богу, — там стоял отборный мат.

На горле Дмитрия появились уже два глубоких ножевых пореза — финка в руках его брата-близнеца знала свое дело…

Колосов видел в зеркальце их лица — лучше бы он был слеп. Лишь крепче сжимал руль, зубы стискивал: кто из нас сейчас более безумен?!

— Куда теперь ехать? — спросил он в который уже раз.

— Куда ехать, Дима? — тихо переспрашивал Степан. — Ну? КУДА ТЫ ЕЕ ДЕЛ? Говори…

— Что же ты так со мной… мясник… — По лицу Дмитрия катился пот, свитер на груди был весь заляпан кровью. — Мясник… подонок…

— Псих я, псих, Дима. В дурдоме мне место. Правильно ты все порешил… А тебе — на кладбище, братик… ТОЛЬКО ТЫ НЕ ДУМАЙ, ЧТО ЭТО МЕСТЬ. Я ВЫШЕ МЕСТИ, браточек… Только… так это и должно быть, ты сам все это выбрал… И так будет лучше и для меня, и для тебя. Для всех нас.

А если жить хочешь, ты мне покажешь, ГДЕ ОНА, покажешь, ну же…

— Да тебе ж всегда на нее… было! Ты ж, когда она жива была, ноги об эту шлюху вытирал!!

— Может быть, я же псих, с психа какой спрос? — Голос Степана был страшен. В нем было что-то такое, отчего у Колосова, человека далеко не робкого десятка, мурашки ползли по коже. — Псих и предатель близнецы-братья… Вечная наша дружба, вечное братство… Как в той песенке к фильму деда, помнишь? НО ЕСЛИ ТЫ МНЕ НЕ СКАЖЕШЬ СЕЙЧАС, ГДЕ ОНА, Я ТЕБЯ УБЬЮ.

Это было сказано просто, но так, что Дмитрий замер и прекратил вырываться из рук брата.

Когда Катя, понятые и оператор выскочили из своей тюрьмы на колесах, МЕСТО УЖЕ БЫЛО УКАЗАНО. Касьянов и подоспевшие конвоиры помогали Колосову.

Это был старый заброшенный противоатомный бункер, каких немало разбросано по подмосковным полям: бугорок, заросший бурьяном, а в нем ржавая железная дверь. Возле этой ржавой двери и возились сейчас Колосов и конвойный.

Одно было необычно: в ушки старого и ржавого запорного устройства двери был продет новенький блестящий на солнце замок. Его сбили прикладом автомата.

Дверь открылась без усилий — видно, ее уже открывали недавно. Из каменного мешка дохнуло холодом, сыростью и невыносимым трупным смрадом. Колосов волоком вытащил на порог тюк, завернутый в брезент. Наклонился, разворачивая… Смрад был такой, что тошнота подступала к горлу, но Катя придвинулась ближе.

— Она? Елизавета Гинерозова? КАТЯ, ЭТО ОНА?!

Катя видела ЕЕ лицо. КАК УЖАСНА СМЕРТЬ, КОГДА ОНА НЕ СКРЫТА ЗЕМЛЕЙ-МОГИЛОЙ…

— Да, это она. Это Лиза.

— Голова проломлена, — Колосов отогнул складки брезента.

Катя видела ее сине-восковую скрюченную руку, золотой перстенек на безымянном пальце… Колосов один за другим извлек из брезентового тюка предметы: железную монтировку, на одном ее конце — черная кровь, прилипли рыжие Лизины волосы. И… следующими предметами были белая сорочка Дмитрия, теперь бурая от крови, испачканный кровью щегольской пиджак, траурный галстук, который был на нем в день похорон отца, — одежда, в которой его видели Катя, Мещерский, все близкие, знакомые… Одежда была пропитана кровью. Хватило бы на тысячу экспертиз для сравнения. На этот раз, видно, и вправду он не сумел избежать прямых и главных улик.

— Ну все, довольно. Теперь всем все ясно. Теперь отпусти его, — Колосов выпрямился, голос его был усталым. — Все, Степан. Дело закончено.

Но тот лишь крепче стиснул заложника.

— Никому не двигаться, — прошипел он зло. — А теперь, Дима, ты при всех расскажешь, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ОТЦОМ…