В моей руке - гибель

Врешь ты самой себе. Ты тоже тряпка. Все красивые — тряпки, если на их пути попадется мужчина, который даст им это почувствовать. Это только дурнушкам их сила воли на всю жизнь остается. Потому что никто на них не претендует.

— Он хотел, чтобы ты любила в нем медведя? Но это же паранойя, бред. А Димка знал про эти его художества? — Катя хмурилась-: ей не нравилось, что ее обозвали тряпкой.

— Отлично знает. Они близнецы. У них секретов друг от друга нету. И я это же тебе говорила. Димон явно на тебя глаз положил, так что смотри. Думаешь, он другой? — Лиза вздохнула. — Они дети одной матери, из одного чрева вышли.

Может, у Димки фантазии еще похлеще будут, только ему труднее их реализовывать. Кое-что мешает.

— Что?

— Деньги он любит больше всего на свете — вот что. На зверские причуды денежки нужны. Степка меня и то раньше задабривал, чтобы не очень артачилась. А я все радовалась — щедрый какой парень, со средствами… А Димон, о, это прижимистая личность! Расчетливый, как банковский компьютер. Вот скажи: он тебя куда-нибудь приглашал? Нет? И не пригласит никогда. В лучшем случае завезет к себе на квартиру, напоит и трахнет. Не морщись, я тебе правду говорю. Они близнецы. Катя. А близнецы — это один человек в двух лицах. И если Степка — извращенец, то братец его…

— Твой Степка маньяк-сумасшедший, вообразивший себя медведем-оборотнем! — вскричала Катя.

— Маньяк и тряпка — хороша парочка. А насчет оборотня… Катька, да что с тобой? Что ты так на меня дико смотришь?

— Лиз, ты мне вот что скажи, — Катя снова не знала, как поступить: рассказывать ли приятельнице о странных убийствах в Раздольске или же… Решила пока начать с другого. — А что ты мне про Владимира Кирилловича говорила? Я не поняла.

— Ничего. Не помню, — голос Лизы снова дрогнул: Гинерозова лгать не умеет.

— Лиза, это очень важно. Я сказала тебе: «Я подозреваю», а ты сразу же спросила про его отца. Почему?

— Ну… вы же втроем ездили тогда в милицию. Ты лучше меня знаешь. Это ведь не несчастный случай.

— Наши, то есть милиция, пришли к выводу, что Владимир Кириллович покончил с собой. У него же рак был, он уже умирал и…

— Да, да. Но он был очень сильный человек. Это в Степке, в Димке от него — сила характера. Владимир Кириллович хорошо ко мне относился, знаю он хотел нашей свадьбы.

И он мужественный был человек. Я видела, как он болезнь в себе носил, никто ведь из посторонних даже не подозре…

— Даже сильные ломаются, — перебила ее Катя. — Всякой выносливости есть предел. Он же ведь таблетки уже пил обезболивающие, потом бы уколы начались.

— Возможно, но… А это точно самоубийство, Катя?

— Наши в этом уверились после судебно-медицинской и дактилоскопической экспертизы. Нет никаких данных считать, что кто-то… ну в общем, что он не сам это с собой сделал. И близнецы в этом уверены. Димка считает, что именно на этой почве состояние Степана так резко ухудшилось, что он даже за свои действия не отвечает! В этом я как раз сильно сомневаюсь.

— Я видела Степку, Катя. Тогда вечером. Он тогда сразу после ужина пошел в Отрадное. Сказал мне, что ночью вернется, но так и не вернулся. Но я видела, Катя… когда Владимир Кириллович был в ванне, Степан туда ненадолго заходил. Я только потом это вспомнила.

— Ты ему сказала? Спросила, что он там делал?

Лиза как-то странно смотрела, потом выговорила с трудом:

— Я, я боюсь его об этом спрашивать.

Ее тон сказал Кате, ЧЕГО ИМЕННО БОИТСЯ ЛИЗА ГИНЕРОЗОВА, ЗНАЧИТ, ОНА ВСЕ ЖЕ ЧТО-ТО НЕДОГОВАРИВАЕТ. ПОВЕДЕНИЕ СТЕПАНА (И ЭТО ОТЛИЧНО ИЗВЕСТНО ВСЕМ ДОМАШНИМ) ТАКОВО, ЧТО ОТ НЕГО МОЖНО ЖДАТЬ ДАЖЕ…

— Лиза, расскажи мне по порядку, что произошло в тот вечер, когда умер Владимир Кириллович. — Катя взяла приятельницу за руку. — Ради бога, не скрывай ничего.

Но им внезапно помешали. В подсобку впорхнули две продавщицы. Лизу, оказывается, давно уже разыскивал фотограф: на презентацию салона «Риволи» явилась солистка кабаре-дуэта «Лав стори», и Лизе надо было немедленно с ней побеседовать. Дуэт начинал новый тур выступлений по стране, и спонсировала эти шоу-программы парфюмерная фирма.

— Через час тут все закончится, я в редакцию заеду, отдам материалы, отчитаюсь. А потом… потом приеду к тебе. — Лиза натянуто улыбнулась заглянувшему в подсобку фотографу. — Иду, Женечка, мы тут с подругой заболтались немножко. Давай так и сделаем, Катька. Тут все равно поговорить больше не получится. Неудобно. А у меня к тебе тоже кой-какие вопросы есть, а то ты все меня спрашиваешь, спрашиваешь, а я… Кое-что и ты мне объяснишь, подружка. Только, ради бога, не подумай, что я к тебе ревную.

В последних словах было столько чисто женского, змеиного и двусмысленного, что Катя чуть не плюнула с досады: тут речь о серьезных делах, о подозрении в убийствах, а Лизка…

— Во сколько приедешь? — спросила она Лизу.

— Не знаю, как получится. Часикам к семи, может быть.

На том они и расстались. Сухо. Очень сухо. Этой сухости, даже враждебности Катя долго не могла себе потом простить.

ОНА И НЕ ЗНАЛА, ЧТО ВИДИТ ПРИЯТЕЛЬНИЦУ В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ.