В моей руке - гибель

Хлебосольный Бэмс собирал гостей к восьми вечера. Все начали прибывать к точно назначенному времени. Михайлов приехал один из первых в сопровождении своих людей. Они с Бэмсом уединились в отдельном кабинете потолковать за жизнь, а потом перешли в общий зал. К девяти ресторан гудел, как потревоженный улей. Гости пили, ели, произносили тосты за волю, веселились, вспоминали былое.

Сигнал к штурму прозвучал в четверть одиннадцатого. И началось! ОМОН брал ресторан словно гнездо террористов-смертников. С грохотом вылетали стекла, завешанные жалюзи, в дверь лупили кувалдой. Но когда милиция ворвалась в зал и крутила руки всем оказывающим сопротивление, один из официантов быстро и незаметно выпустил Бэмса и Михайлова через дверь подсобки на темные задворки ресторана.

Михайлов, пригнувшись, добежал до своей машины. Он был один, без телохранителей, которые остались в зале, успокоенные ударами омоновских резиновых дубинок. Бриллиант плюхнулся за руль и нажал на газ. Не обошлось без маленькой нервотрепки. Километра три его преследовала какая-то чахлая гаишная «Волга» с хрипящим от старости мотором. Но он оторвался от погони. Так ему по крайней мере в тот миг казалось. Что ж…

В этом деле была тысяча и одна случайность. Все не предусмотришь. У Колосова голова шла кругом, когда он вспоминал, как они моделировали бесконечное число вариантов возможного поведения Михайлова «после ресторана». Он мог поехать куда угодно, и каждый его возможный маршрут следовало отработать, чтобы подготовить Бриллианту Гоше на этом маршруте нежданную встречу.

Варианты перебирались даже в последние минуты перед операцией, когда они сидели в кабинете на Никитском, превращенном в «гримерную», — над внешним видом Рената колдовал один из сыщиков, за плечами которого было пять лет работы в народном театре. Халилов особенно тревожился насчет препарата, закапанного в глаза. Для достоверности превращения спортсмена и атлета Халилова в законченного отмороженного наркомана следовало добиться сужения зрачков. Ренат вертелся перед зеркалом и то и дело повторял: «Ну и рожа!» Они ждали звонка, чтобы сесть в машину и ехать туда, куда скажут сотрудники, осуществлявшие скрытое наблюдение за Бриллиантом Гошей.

Они все рассчитали правильно: Михайлов, хотя формально он и был чист, не жаждал встречи с милицией и предпочел исчезнуть с места событий. Пройдет день-два, неделя, страсти поостынут. Гостей Бэмса, как это и бывало прежде, после соответствующей проверки выпустят, ну и… Беспокойные времена лучше пережидать где-нибудь у ласкового моря, на курорте, чем в камере СИЗО.

Бриллиант Гоша поступил одновременно просто и мудро.

Проехал до Внукова, потом развернулся и тихонько направился в сторону Москвы. Добравшись до Дорогомиловской заставы, оставил машину на платной стоянке. И ровно в полночь переступил порог Киевского вокзала. Мельком взглянул на табло. В половине первого с шестого пути отправлялся скорый поезд Москва — Брянск. Михайлов плотнее запахнул на себе плащ — несмотря на почти летнюю ночь, его отчего-то знобило — и подозвал носильщика. В ноль часов семь минут он уже подходил к девятому вагону — бывшему «С В». Носильщик рысью поспешал с билетами: Михайлов приобрел целое купе по двойному тарифу. Ровно в половине первого он уже устало следил из окна вагона за уплывающими назад огнями вокзальных фонарей. Его успокаивал мерный перестук колес. Он намеревался выйти в Калуге: поезд прибывал туда в пять утра. Оттуда позвонить по мобильному телефону в Москву адвокату — солидная контора, тьма сотрудников, — готовому включиться в дело с момента задержания любого из членов Михайловской группировки, — узнать положение дел.

А там уж…

По вагону прошел кондуктор, проверявший билеты. Михайлов попросил принести чаю. Спустя десять минут в дверь постучали. Чай, видимо, принесли. Михайлов дотянулся до двери и открыл защелку.

— Поставь на стол и дай чистое полотенце. — Он чувствовал выступившие на лысине пот и жир, ему не терпелось умыться. При проверке билетов он дал проводнику «полтинник» и поэтому надеялся на его расторопность и внимание и даже не смотрел в его сторону — устал, нервы были словно натянутая проволока, глаза закрывались сами собой. Нет, в пятьдесят три года такие хлопоты — это уже тяжело, это уже такая нагрузка на здоровье…

Темная фигура придвинулась. Михайлов удивленно повернул голову: сверху на него глянули яростные, совершенно, как ему показалось, безумные глаза с ненормально суженными зрачками. Они казались огромными и неподвижными на бескровно-бледном лице дюжего незнакомца.

— Ну, теперь-то, гнида, мы с тобой по-свойски тут потолкуем, — прошипел незнакомец. — Думаешь, если с моим братаном в кровавую подлянку сыграл, то и платить за него будет некому? Ош-шибаешься, голубь… Давно я за тобой, сука, хожу, ну! Руки на стол, быстро!!

Михайлов сглотнул ком в горле. Эти безумные глаза, это шипение, напоминающее шипение кобры перед броском…