В моей руке - гибель

Потом зашла к знакомым сыщикам в отдел убийств. Сотрудников на месте было мало — все по командировкам в районах. Добрый Воронов, дежуривший на сутках, дал ей по ее просьбе фото Сладких и Антипова-Гранта, сделав ксерокс со снимка из спецкартотеки. Эти фотографии Катя брала для того, чтобы было с чего начать разговор с цыганкой. Каким он будет и к чему приведет. Катя загадывать не хотела. Господи, если б она только знала, что случится с ней в Раздольске, — сто раз подумала бы, перед тем как ехать к цыганам!

Придирчиво изучив железнодорожное расписание, она выбрала восьмичасовую утреннюю электричку: не все как барыне на машине в район кататься. Пора и как всем попутешествовать — «трясясь в прокуренном вагоне…» — эх!

Электричка тащилась медленно и нудно, со всеми остановками. Катю клонило в сон, разморило на солнышке. За окном — поля, поля, кругом поля. Пьяница, свернувшись клубочком, сладко дрыхнет на соседней лавке, старухи богомолки из Лавры в Усово-Дальнее собрались. Садоводы, точно верблюды, с горбами рюкзаков и коробками рассады, пацаны — школьные прогульщики последних учебных деньков с удочками, хмурая личность в кепке с газетой «Лимонка» и надписью на черной, сто лет не стиранной майке: «Национал-большевизм победит!», торговцы-коробейники, истово рекламирующие моментальный клей, мозольные пластыри и собрание сочинений Рафаэле Сабатини — словом, пригородный поезд, подмосковная жизнь…

На станции, время уже близилось к полудню, первая же бабка-торговка шарахнулась от Кати как от чумы, едва лишь услышала вопрос, на каком автобусе лучше проехать в цыганский поселок. Подвезти туда за сорок тысяч рядился частник на «Москвиче» времен двадцатой пятилетки. Катя заявила, что за такие деньги она «Мерседес» поймает. Наконец какой-то робкий интеллигентный старичок посоветовал ей дождаться рейсового маршрута «К», доехать до химчистки, а там уж мимо стадиона, пустырей и новостроек напрямик.

И Катя двинулась навстречу приключениям. В сумочке ее лежали фотографии и диктофон. Сердце время от времени тревожно екало в груди, новые туфли на девятисантиметровых каблуках пребольно жали, ласковый, почти летний ветерок перебирал волосы, нашептывал в уши разную приятную чушь. И в целом (если не считать туфель) Катя ощущала себя вполне комфортно. Она снова была предоставлена самой себе: ни тебе командиров, ни начальников, ни умников-советчиков, ни насмешливых скептиков. Делай что хочешь, поступай как знаешь. Авось и… Красота!

Едва только она вступила в пределы цыганского поселка и увидела на пригорке тот самый дом из красного кирпича за гигантским забором, как ее оглушил шум, гам, визг, грохот, лязг, скрежет. В поселке продолжала кипеть стройка: громыхали самосвалы, работал экскаватор, где-то забивали сваи, пилили и строгали доски электрорубанком. По дороге сновали рабочие — по виду явные шабашники — и какие-то провинциальные усатые брюнеты все сплошь в турецкой коже, несмотря на жару.

Поначалу Катя не встретила никаких цыган. И только когда бетонка привела ее к подножию пригорка, она увидела у артезианского колодца кучковавшуюся стайку смуглых детишек лет от двух до пяти. Оглушительно крича, они кувыркались в пыли, хохотали, нажимали кнопку на кране и брызгались водой. На Катю они смотрели агатовыми быстрыми глазенками, тыкали в ее сторону пальцами и тараторили, тараторили… Язык, увы, был Кате незнаком. Она лихорадочно вспоминала: как принято приветствовать цыган? Но, кроме будулаевского перла «здравствуйте, ромалы», ничего на ум не приходило.

Катя громко постучала в калитку. Она тут же растворилась, словно кто-то с той стороны ждал гостей. Открыла молодая цыганка в простом ситцевом платье с короткими рукавами.

— Здравствуйте, я бы хотела видеть Госпожу Лейлу, — сказала Катя кротко.

— Вы записывались по телефону? На какой час вам назначено?

Катя прикусила язык: вот так-так. Тут, оказывается, по записи, как к дантисту.

— Я не записывалась, но мне нужно…

— Дорогая моя, красавица моя, яхонтовая, всем, всем нужно. Позвоните, вас запишут. И приезжайте в другой раз, — калитка с лязгом захлопнулась.

Катя чувствовала себя так, как и положено чувствовать, когда вас гонят в шею. Вот тебе и: «Приходите, приезжайте в любое время…»

Из окна на втором этаже кто-то выглянул. Мужчина. Гаркнул на весь двор. За забором надсадно заорал петух, заквохтали куры. Калитка снова приоткрылась. Теперь, кроме девицы, там появился какой-то паренек: худенький брюнет в толстых роговых очках. В его фигуре было что-то такое, что Катя сразу поняла — инвалид. Только когда он повернулся боком, до нее дошло горбун. Оттого диспропорция во всей фигуре. Он был очень юн, совсем еще мальчишка. Смуглый, черноглазый, с толстыми губами. Улыбнулся робко. Цыганмужчин Катя прежде видела только по телевизору в фольклорных ансамблях. Издали они казались огненно-темпераментными, сладкоголосыми и напоминали в своих атласных рубахах заморских жар-птиц. Цыгана в очках она видела впервые в жизни, и это было очень странное зрелище.