В могиле не опасен суд молвы

Если я когда-нибудь выберусь отсюда, клянусь, я обзаведусь дамской сумочкой с набором инструментов, который заставит любого взломщика рыдать от зависти. И никогда, никогда и никуда без нее не пойду. Даже в туалет.

Неудивительно, что женщины носят с собой такие баулы! Это не тщеславие, а необходимость.

Но постойте-ка!

А крючки у меня в кармане? Я чуть не забыла о них.

Стараясь не выдать себя («Осторожно, Флавия!»), я медленно проникла рукой в карман. Пальцы коснулись изогнутого буквой Г крючка.

Постепенно… аккуратно… я вытащила его из кармана и, приставив рабочим концом к боковой части гроба, начала сверлить.

Через несколько минут мои пальцы заныли от боли. Неудобный крючок не продвинулся ни на миллиметр. Лак слишком твердый, дерево слишком прочное.

Как я заметила раньше, это был высококачественный гроб. Слишком хороший, как на мой вкус.

Я мысленно проклинала мистера Найтингейла по ряду причин, и, пока я предавалась этому занятию, крючок сломался у меня в руке.

Тысяча чертей!

Я потянулась за вторым крючком. Может, бока гроба все же не такие толстые, как крышка и дно.

Я чуть сдвинулась в сторону и возобновила свои попытки, но вскоре осознала, что все напрасно. Крючок выскальзывал из моих влажных пальцев.

Я слишком быстро дышу.

Как душно в гробу, и какими тяжелыми внезапно стали мои легкие.

Нет смысла тратить остатки кислорода. Сколько времени у меня осталось? Минут двадцать? Даже меньше из-за моих трепыханий.

Пришло время посмотреть в лицо реальности. Теперь совершенно ясно, что если ко мне и придет спасение, то только снаружи. Я исчерпала свои ресурсы.

Я пошевелила головой, сначала вправо, потом влево, прижимаясь по очереди к стенкам гроба.

За годы подслушивания у дверей я узнала, что деревянные панели намного усиливают самые слабые звуки. Если в помещении кто-то есть, я его услышу.

Хвала небесам, напавший на меня выбрал гроб, который еще не был украшен декоративной обивкой из шелка или атласа, заглушающей звуки. Даже один слой ткани, например, занавеска, – печаль для подслушивающего.

Снаружи гроба было тихо, как в могиле.

У меня перехватило дыхание, когда я попыталась уменьшить глубину вдоха.

Признаюсь честно, мне хотелось поплакать и покричать. Наверняка мне можно? Небольшое проявление чувств перед вступлением в жизнь вечную.

Даже приговоренный убийца имеет право на последний ужин, как бы бессмысленно это ни казалось. Насколько я знаю, на виселице еще никто не умер от голода.

Мои мысли снова переключились на каноника Уайтбреда. Из чего состояла его последняя трапеза?

Заказал ли он ростбиф с приправами или смиренно удовольствовался причастием и сошел в могилу с привкусом святого вина на губах, как его жертвы, три Грации?

Внезапно все начало вставать на свои места. Я вспомнила, как Даффи однажды читала нам вслух отрывки из «Жизни доктора Сэмюэла Джонсона» Босуэлла, где этот древний зануда сказал: «Сэр, когда человеку известно, что его через две недели повесят, его мозг удивительным образом сосредотачивается».

В то время я подумала: «Какая чушь», – но, оказалось, это правда. Перспектива неминуемой смерти прочистила мой мозг, затуманенный моей же собственной бестолковостью. И в этот миг я дала торжественный обет. Если я выживу, я больше никогда, никогда не буду никого и ничего высмеивать.

И это сработало!

Неожиданно, в точности как говорил добрый доктор Джонсон, завеса темноты приподнялась, и мой мозг заработал с кристальной ясностью. Дело, разумеется, не в эфире, который оказывает прямо противоположный эффект.

Я воспряла духом. Отойду в мир иной в зените славы.

К черту заканчивающийся воздух в гробу. Пусть я умираю, но я умру как де Люс. Я погибну не покорившись!

Моя мать Харриет гордилась бы мной. Отец тоже.

Через несколько минут я присоединюсь к ним.

«Привет тебе, химия», – подумала я. Меня приветствуют не только родители, но и гении химии всех времен и народов: Гемфри Дэви, Генри Кавендиш, Эдуард Франкленд, Эрнест Резерфорд. Как я горжусь своей страной!

Я умру, но умру британкой!

Какое вдохновляющее решение! Я вытянулась струной, положила руки по бокам и запела:

Боже, храни тебя,
Многая лета,
Наш государь!

Хотя король Георг IV, мой дорогой старый друг, умер четыре месяца назад, его дочь, принцесса Елизавета, еще не коронована.

Но скоро будет. О да! Не успеют мои бледные кости погрузиться в английскую почву, как на трон воссядет королева Елизавета II и мир засияет новыми красками.

Я продолжала петь, и к глазам моим подступили горячие слезы.

Царствуй по праву,
Бриттам на славу
Нашу державу
Ты сберегай!

Теперь у меня впереди только мрак и смерть.

Я жду их с высоко поднятой головой.

Кто-то стучал… стучал… стучал… Скорее бы они прекратили и оставили меня в покое.

– Убирайтесь! – хотела прокричать я, но мой язык присох к небу.

Потом послышался тошнотворный скрип протестующего дерева. Я попыталась облизать губы, но влаги не осталось.

В темноте меня дергали и трясли, словно добычу в сумке охотника.