В моём имени есть только «до»

Все было как в тумане: дорога до больницы, ожидание в болезненно белых коридорах, около дверей реанимации, истеричные крики Патриши, звуки пищащих приборов. Все это время было больно, плечи сжимались, пытаясь хоть как-то заглушить боль в груди. Это чувство было похоже на то, что как будто у тебя просто вырвали сердце, а пустая, черная дыра становилась все шире внутри, поглощая все хорошее и все плохое, всякие проявления эмоций, оставляя только пустоту. Глухую, черную, бесконечную. Ту самую пустоту, которую я так боюсь.

Визг Патриши, соболезнования врачей, «нам очень жаль, травмы были слишком тяжелые», хлопание дверей, ровный писк кардиомонитора, «время смерти восемнадцать часов пятьдесят три минуты», пронизывающий до костей звук удара окровавленных металлических инструментов о металическую чащу, «молодой человек, вам сюда нельзя», «жаль…жаль…жаль…»…

Резко — тишина. Слишком тихо для больницы, полное отсутствие звуков. Мне даже показалось, что я потерял слух. Глаза. Его глаза были пустыми. Они были настолько пустыми, что всех слов мира не хватит, чтобы это описать. Я запомнил их, эти глаза. Чувств не было совсем. Только слезы почему-то выливались из глаз, будто во мне была собрана вся вода мирового океана. Он лежал на столе, накрытый до боли противной синей тканью. Грязной. Кровавой. И эти глаза. Все будто переставало существовать, кроме красной, блестящей от света ламп крови, на белоснежном кафеле, кроме пустоты в его неестественно широко раскрытых глазах, кроме дыры в моей груди, чернота которая заполняла все тело до кончиков пальцев, я будто чувствовал, как это наполняет меня с каждой секундой. Голос мамы в ушах не прекращал шептать: «Все хорошо, сынок, все будет хорошо…».

— Заткнись!!! — Кричу я, но собственный крик кажется каким-то слабым шёпотом.

— Я ненавижу тебя… — Шепчу, окуная пальцы в металическую посудину со скальпелями и зажимами, на дне которой была еще теплая кровь.

— Как ты мог оставить меня с этой темнотой одного, отец?… Я ненавижу…тебя… — Еще тише, размазывая алую жидкость по пальцам, поднося к носу и вдыхая противный, кисловатый запах метала.

— Заткнись, мама… — Зажмуриваю глаза так, чтобы стало больно, но боли не чувствую.

— Нанавижу тебя, папа… — Последний взгляд в пустые глаза, отворачиваюсь, меня выводят из палаты, обхватывая плечи. Выхожу на улицу. Меня трясет. Вечер осени. Уже достаточно холодно, чтобы стоять на улице в майке, но мне все равно. Я не чувствую. Свежий воздух наполняет легкие, и это приносит боль. Я смотрю на покрытые кровью пальцы и не могу оторвать взгляда. Кровь выглядит почти черной в темноте. Этот запах все еще у меня в носу. Кажется, он въелся в меня.

14.09.

Я не мог больше сдерживать эту густую пустоту и воспоминания. Они обволакивали, затаскивая туда, куда я боялся даже смотреть. Ключ потерялся. Тот самый ключ, который держал закрытой дверь, где было все то, что не должно было существовать в моей душе. Я боялся, мне было так чертовски страшно, до острых, как тысяча маленьких иголочек мурашек на шее. Хотелось кричать, плакать, держать эту дверь своими руками, столько, сколько потребуется, чтобы она не дала моим демонам вылезти наружу, но сил не было. Сил не было больше сопротивляться. С его уходом из моей жизни пропал и мой ключ. Я осознал это. Все это время отец был единственным, что помогало мне справляться. Физическая боль, которую он причинял мне, будто приводила в себя. Она затыкала мамин голос, затыкала мои странные мысли, и я наконец-то начинал чувствовать себя нормальным. Я любил боль, я сделался гребанным мазохистом, а сейчас… Сейчас я не знаю, что мне делать. Мне так страшно.

После смерти отца, меня ничего больше не держало в этом доме. Более того, мне было тяжело находиться здесь. Я ненавидел его, ненавидел за то, что он бросил меня, что он забрал у меня ключ, что он открыл эту дверь с моими демонами, и я не могу ее закрыть. Обида так сильно колола ребра, что я не мог позволить чувствам горечи и потери наполнить меня. Я запрещал себе чувствовать что-то хорошее. Так было проще. Я делал вид, что ничего не произошло, но на самом деле то, что я боялся признать, было очевидным. Что-то во мне изменилось в тот день. Открылось.

Я взял рюкзак, закинул туда пару необходимых вещей и внимательно посмотрел на адрес, что бы написан на чеке. Я должен был найти маму, мысль о ней, это пожалуй единственное, что сдерживает меня от того, чтобы перерезать себе горло.

Я нажал на дверной звонок, сжимая чек в руке так сильно, что костяшки побелели. Было страшно. И так…странно. Я зажмурился в ожидании, делая долгий выдох. Неужели это правда происходит?

— Кто там? — Голос звучал громко, но слабо. Мне показалось, что на секунду меня парализовало… Этот голос… Я слышу этот голос каждый день в своей голове… — Ключ под ковриком.