В моём имени есть только «до»

Я дрожащими руками отодвинул коврик, повернул ключ, и дверь с тихим щелчком отворилась, открывая вид на просторную и уютную кухню, за которой была гостиная. Не чувствуя собственных движений, я прошел в кухню, и увидел небольшую гостиную, где стоял столик, диван и телевизор. На диване лежала женщина, укрывшись махровым пледом. Ее кожа была болезненного цвета, тонкие запястья, шея и выпирающие ключицы явно были признаком того, что эта женщина больна. Тем не менее, ее красота поразила меня. Медовые глаза, смотрели устало, тонкие губы показывали что-то на подобии вежливой улыбки, а каштановые волосы, которые изредка переливались сединой стекали по плечам. Я не мог произнести ни слова, только смотрел на нее, завороженный, понимая, что не дышу, боясь согнать этот волшебный образ.

— Молодой человек, а вы кто? — Спросила она с ноткой тревоги в голосе, но ни капли не грубо.

Я молчал. Слова застряли в горле. Даже пошевелиться было сложно, я просто стоял и смотрел на нее. Было видно, как она напряглась от такого странного моего поведения, ее густые брови слегка нахмурились, и оперевшись на подлокотник дивана, она села, спуская ноги на ковер. Было видно, что это стоило ей больших усилий.

— Я… — Почему так сложно было это сказать? — Я твой сын.

С этой фразой воздух резко наполнил легкие. От такого количества кислорода даже потемнело в глазах. Я на негнущихся ногах подошел ближе, опускаясь на колени, около ее ног.

— Мама… — Можно было наблюдать целый спектр эмоций в ее красивых глазах. Страх, шок, неверие, понимание, боль, радость, любовь. Мне кажется, что я и сам сейчас отражал все это в своих глазах.

— Ник… — Она притянула меня за шею своими тонкими руками, и я почувствовал, как на макушку начали быстро скатываться ее слезинки. Я и сам плакал, уткнувшись носом в ее худые колени, вдыхая запах, который казался таким родным, будто все свою жизни я дышал химикатами, а это был настоящий, чистый кислород. Так вот как она выглядит… Сколько времени я потратил на то, чтобы воспроизвести ее образ в своей голове, и ни один из них не мог сравниться с ее красотой. Я никогда еще не чувствовал такой любви, которая накрыла меня сейчас. Злость и обида, презрение к своему существованию — они никуда не ушли. Но что-то ощущалось по-другому. Как будто у меня появилось то, за что можно было держаться во время шторма. Я больше не чувствовал себя одиноким. На миг даже показалось, что я не ощущал душащей пустоты.

15.09.

Я решил вернутся домой, чтобы забрать вещи и жить с мамой. Я никогда еще не чувствовал себя таким счастливым, но что-то было не так. Что-то внутри скреблось, обдирая стенки моих внутренностей, но я не мог понять что. Я соврал вам тогда. Я ощущал пустоту, я все еще ощущаю ее, намного сильнее, чем прежде. Она приносит боль и я не знаю, что мне делать. Было еще кое-что странное. Голос исчез. Этот голос внутри, который я слышал на протяжении жизни, он исчез, перестал звучать, и ощущать обычную тишину внутри было слишком страшно. Что-то было не так. Не смотря на то, что я обрел маму, я не чувствовал, что ключ опять со мной, и я могу закрыть эту страшную дверь внутри меня. Нет, совсем наоборот, теперь еще сильнее ощущалась его потеря. На равне с нежностью и любовью к матери, во мне росла лютая ненависть к отцу, который бросил меня, который держал меня в неведении столько лет моей жизни, который отгораживал меня от собственной матери. Я не могу поверить в то, что она была больна все это время, а я даже не знал об этом! Я не могу поверить, что все те чеки были за ее лекарства… Мама рассказала, что они с отцом решили, словно будет лучше, если он будет воспитывать меня один, что это слишком тяжело для ребенка, ежедневно видеть мать, которая даже не может встать с кровати. Это почти заставляло смеяться. Как вообще можно подумать о том, что расти с больной матерью может быть хуже, чем вообще расти без нее?! Я не мог смириться с мыслью о том, что все это время я провел вдали, когда у нее так мало этого самого времени!

Я предполагал, что возвращение дастся мне тяжело, но даже еще не зайдя внутрь, я ощутил такую боль и злость, каких не чувствовал ранее.

— Доминик, это ты? — Голос Патриши звучал слабо и (не может такого быть) взволнованно. Я не ответил, чувствуя, как внутри нарастает не просто злость, а самая чистая ярость. Слишком много произошло за эти два дня. Я не мог… Прошел мимо кухни, где сидела она, зашел в комнату, начал собирать вещи. Делать этого не хотелось совершенно. Все в этом доме будто вызывало отвращение. Казалось, что еще немного, и я лопну от того, как много чувств всколыхнулось во мне в этот вечер. Видимо, я заталкивал внутрь тот факт, что отца больше нет, не давая себе время на осознание и проживание этого момента, что сейчас, все эти эмоции прорывали мою внутреннюю стену с неумолимо быстрой скоростью.

— Ник, где ты был? — Поникший голос, такой поникший, что заставляет дергаться глаз, а желваки выпирать. Ярость — чистая, горячая. Я сжимаю зубы настолько, что слышен скрип.