В море погасли огни

Он опять вернулся в отсек. Там светилась аварийная лампочка. Воды прибавилось. Оба товарища стояли без масок. Зиновьев гладил Мареева по голове, как маленького ребенка, и уговаривал выйти из отсека раньше его. А электрик, пугливо озираясь на мечущиеся тени, бормотал:

— Отыдь! Я тебя не знаю… не тронь! Выпустите меня, хочу домой!

— Шут знает, что плетет! — пожаловался Зиновьев. — Видно, помешался. Я его — и добром, и руганью, а он все свое. Может, силком попробовать?

Они попытались вновь надеть на Мареева маску, но тот начал отбиваться от них, да так, что два крепыша не могли с ним совладать. Сумасшествие словно прибавило парню сил.

— Связать бы, — задыхаясь, сказал Мазнин.

— Нечем.

— Тогда оставим его пока здесь до подхода помощи. А нам выбираться надо. Тут пропадем.

— Нет, не смогу его оставить, — заупрямился Зиновьев. — Друг он мне. Мы всюду вместе… И на увольнение, и к девчатам, и футбол. Если помирать-то вдвоем.

— Вы что — оба сдурели? — рассердился Мазнин. — Вот я сейчас всплыву к Никитину, он вам покажет, как помирать!

Но и угроза не помогла. Зиновьев вновь принялся упрашивать Мареева вместе выйти из отсека, а электрик-то плакал, то смеялся. Обозлясь на упрямцев, Мазнин натянул на лицо маску и в третий раз уполз в трубу. Со дна он поднимался неторопливо: отдыхал после каждых двух метров. И вот когда до поверхности моря оставалось совсем немного, моряк вдруг почувствовал, что иссякает кислород. Он почти не поступает в легкие… В растерянности Мазнин выпустил из рук буйреп…

Никитин, поджидавший товарищей у буя, временами чувствовал, как дергается трос, и в досаде думал: «Чего они там копаются? Не застрял ли кто в трубе? Надо бы помочь».

Теряя терпение, он опустился по буйрепу вниз, по никого не нащупав, вновь не спеша всплыл. Глубина сравнительно была небольшой: метров двадцать.

«Что предпринять? — стал размышлять торпедист. — Обратно в лодку мне не вернуться, слишком тесна труба. С трудом пробрался на волю. Второй раз может не повезти, — забью проход. Тогда никто не выйдет».

Неожиданно он почувствовал живое подергивание буйрепа и тяжесть на нем. Кто-то с небольшими перерывами поднимается. «Наконец-то!» — обрадовался торпедист.

Мазнин вылетел на поверхность, сорвал маску и открытым ртом стал хватать воздух. Волна хлестнула ему в лицо. Краснофлотец захлебнулся и, теряя сознание, взмахнул руками…

Видя, что товарищ тонет, Никитин кинулся ему на помощь. Он сумел схватить его за волосы уже под водой. Ничего не соображавший Мазнин цеплялся руками, мешал плыть. С трудом удалось подтянуть его к бую. У буя Мазнина вырвало. Он опять стал дышать открытым ртом и постепенно пришел в себя.

— Почему один всплыл? — строго спросил Никишин. Мазнин, объяснив, почему не хочет покидать отсек Зиновьев, попросил:

— Ты старший, имеешь право приказывать. Со мной они не считаются, а тебе подчинятся, вот увидишь.

— Мне туда дороги нет, кость больно широкая, — с сожалением сказал Никишин. — Ты сможешь один удержаться на буе?

— Смогу, — ответил Мазнин.

— Тогда оставайся здесь, а я поплыву к острову. Авось удастся лодку раздобыть. Только ты не падай духом. Жди, я обязательно вернусь.

Никишин уплыл, а Мазнин, держась за буй, стал осматриваться. Уже начинало светать. Всюду поблескивали пятна растекавшегося соляра. Со дна то и дело поднимались пузырьки.

«Воздух выходит, — понял краснофлотец. — Не из седьмого ли отсека? Хоть бы Зиновьева спасти».

А Зиновьев тем временем, поддерживая электрика, чтобы тот не утонул, продолжал упрашивать друга покинуть отсек. А Мареев, словно не слыша его, выкрикивал бессвязные фразы.

Аварийная лампочка погасла, стало темно, точно они оба очутились в могиле. Воздух был сперт. Дышать становилось все труднее и труднее. Зиновьев добрался до аптечки, на ощупь вытащил нашатырный спирт, сам понюхал и приставил пузырек к носу товарища.

— Последний раз спрашиваю: пойдешь ты или нет? — выкрикнул он.

— Пойду, — словно придя в себя, вдруг негромко ответил электрик. — Только ты первым.

Спорить уже не было сил. Да и требовалось спешить. Зиновьев помог Марееву натянуть маску и включиться в спасательный прибор. Затем это же проделал сам.

Надавив на плечи электрика, чтобы тот присел, он подтянул его к торпедному аппарату, желая втолкнуть в трубу. Но Мареев уперся руками и ногами. Пришлось бросить эту затею и выходить первому.

Попрощавшись с другом, Зиновьев с трудом выбрался из трубы и, держась за буйреп, обессиленным посидел некоторое время на стальном корпусе корабля. Длительное кислородное голодание сказалось: на несколько секунд он потерял сознание.

Придя в себя, Зиновьев понял, что наступило утро, так как вверху было светлей, чем на дне. Мареева он нигде не видел.

«Вышел или обманул?» — не мог понять комендор. Но возвращаться назад у него не было сил. Более пятнадцати часов Зиновьев пробыл в затопленном отсеке. Остро захотелось хоть раз глотнуть свежего воздуха полной грудью. Он выпустил из рук буйреп… Сперва медленно, а затем все быстрей и быстрей его понесло наверх. Голова невольно закружилась…