В море погасли огни

Война мне часто видится во сне. Порой я начинаю путать: было ли это наяву или пригрезилось? Поэтому я обложил себя справочниками, сборниками документов и мемуарами. Мне то и дело хочется заглянуть в какую-нибудь из книг и узнать: а что в эти дни переживали немцы или о чем думали в нашем штабе? Как это оценивают историки?

Так что прошу у читателя прощения за неожиданные справки и отступления. Я не могу без них обойтись.

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ

Блаженны неведающие

1 июля 1941 года. Десятый день войны. Плавбазе подводных лодок «Полярная звезда» приказано покинуть Таллинский рейд и перейти в Лужскую губу.

Мы знаем, что противник ночами забросал фарватеры минами разных систем. По кораблям уже разошлась весть о подорвавшихся на минах крейсере «Максим Горький» и эсминце «Гневный». Но «матку» подводных лодок сопровождает почему-то весьма странное охранение: впереди пыхтят старенький тихоходный тральщик и чумазый буксир, а позади на длинном манильском канате тащатся два рейдовых катера и баркас.

«Полярная звезда» «чапает» парадным ходом — шесть — семь узлов по спокойному, мутноватому Балтийскому морю.

Вечером радио сообщило, что наши войска оставили столицу Латвии Ригу. Невольно возникли мысли: «Не поэтому ли мы покинули Таллинский рейд? Неужели столь быстро будет взята и столица Эстонии?»

После ужина начальник политотдела бригады подводных лодок полковой комиссар Бобков начал записывать домашние адреса тех, кто до похода не служил на «Полярной звезде». Подсев ко мне, он заметил:

— Я смотрю, вы веселы. Разве не страшно? Или храбритесь?

— Не вижу причины для уныния, — ответил я. — А для чего вам понадобился мой ленинградский адрес?

— Всякое может случиться, — неопределенно ответил он. — Переход серьезный, я бы даже сказал — опасный.

— Думаете, Лужская губа будет занята противником раньше, чем придем туда?

— Не шутите. Скоро поймете, о чем я говорю, — негромко сказал Бобков. В случае тревоги ваше место по боевому расписанию — на корме, у четырехствольного зенитного пулемета.

— Но я не умею с ним обращаться.

— Научитесь. У пулемета опытный расчет. Было бы хотение.

Мне показалось, что полковой комиссар преувеличивает опасность, желая подтянуть политработников, подготовить ко всяким неожиданностям. Про себя же я подумал: «Ничего с нами не случится. Мы же идем не в район боевых действий, а в тыл».

Белые ночи еще не кончились. Над морем застыла какая-то белесая мгла. Вокруг — ни звезды, ни огонька. Только на востоке над полоской берегового леса розовел отсвет пожарища.

Вечер был тихим, безветренным, море едва колыхалось за кормой. Старпом вышел проверить, не просвечивают ли задраенные иллюминаторы. У меня еще не было постоянного жилья на «Полярной звезде», я обратился к нему с просьбой поселить в такую каюту, где я мог бы побыть наедине с собой и кое-что записать.

— Есть такая, — ответил тот. — только не знаю, понравится ли. В ней жили два политрука, они ушли в автономное плаванье. Вернутся не скоро.

— Понравится, — легкомысленно ответил я, — при условии, конечно, что вы больше никого не поселите.

— О, это я вам могу обещать, — заверил старпом со странной готовностью.

Он подозвал дежурившего по кораблю старшину, отдал ему ключ и приказал отвести меня в каюту.

Мы спустились по одному трапу, потом по другому, прошли коридором и очутились в ярко освещенном закутке. Здесь, прислонясь спиной к стенке, на корточках сидел матрос и читал книжку. При нашем появлении он встал и вытянул руки по швам.

— Что это за пост? — спросил я.

— Первой важности, — ответил старшина. — В случае пожара — надо затопить. Внизу пороховой погреб.

«Так вот почему никто не просится в эту каюту», — понял я, но отступать было поздно.

Старшина открыл дверь и зажег свет. Я увидел длинную, со скошенной переборкой каюту. В ней были две койки, расположенные одна над другой, кресло и большой письменный стол, по которому суетливо бегали длинноногие рыжие тараканы.

— Сейчас вам принесут белье, — пообещал старшина и, пожелав спокойного отдыха, ушел.

Сев в кресло, я стал измываться над собой:

— Живешь в отдельной каюте. Люкс получил! Радуйся. Тебе повезло, лучшего гроба не придумаешь. Площадка в жерле вулкана против него — ничто. Там бы ты прежде услышал гул и подземные толчки, а здесь взлетишь вверх тормашками и охнуть не успеешь. Красота!

«Боли не почувствуешь, — утешал я себя. — Осколочное ранение хуже, особенно тяжелое. Калекой останешься. А тут уснул и не проснулся. Собрать тебя воедино будет невозможно».

Трюмный принес белье — наволочку и две простыни. Застелив простыней жесткий, набитый мелкой пробкой матрац, я разделся и улегся на нижней койке.

В каюте с задраенными иллюминаторами было душно. Я долго ворочался, не в силах заснуть.