В Мраморном дворце

В большом волнении мы едва дождались следующего дня, когда приехал Бунин и сказал, что все улажено, и что муж отдан под его наблюдение. Тут же он сообщил, что Н. С. Брасова переведена с Гороховой в клинику Герзони, но что это большая тайна".

На Страстной неделе мы снова говели, а перед Пасхой к нам снова приехала Вера Каралли, и мы вместе с ней и Чистяковыми пошли к пасхальной заутрене и обедне. Я участвовал в крестном ходе, внутри здания Института. Каралли привезла из Москвы целую кучу разной провизии, так что наш пасхальный стол был и богатый, и вкусный.

Моя матушка и тетя Оля были в пасхальную ночь в церкви лейб-гвардии Павловского полка, в казармах, которые находились как раз против Мраморного дворца. Офицеры полка, бывшие в церкви, получили от них по яичку. Мне об этом рассказывал сын бывшего священника Григория Петрова, который был офицером Павловского полка и впоследствии был убит.

Наступило тяжелое лето 1918 года. Мою матушку с братом Георгием и сестрой Верой выселили из Мраморного дворца. Она с детьми поселилась на Дворцовой набережной, в квартире Жеребцова. Изредка я заходил к матушке. Она была очень бодра морально и с истинным христианским смирением переносила все невзгоды революции.

Мы с Ниной выходили иногда подышать свежим воздухом по близости от нашего дома. При этом мы стали замечать какого-то субъекта, который за нами следил.

Возвращаюсь опять к воспоминаниям моей жены:

"Как громом поразило нас известие об аресте великого князя Павла Александровича. К нам позвонил по телефону из Царского Села состоящий при великом князе ген. Ефимович и сообщил эту потрясающую новость. Немедленно пронеслась в голове мысль, что неизбежен арест и моего мужа. Мы теперь пугались каждого звонка, шума автомобиля. Арестовали князя Барклая-де-Толли и увезли в Кронштадт. Его жена, убитая горем, часто заходила к нам. Через пять дней Барклая выпустили и он рассказал много ужасных случаев, которым был свидетель.

Муж все время лежал в постели. Настроение было подавленное и мы буквально каждую минуту ждали приезда солдат из Чрезвычайки. Как раз в эти дни в газетах появилось известие о якобы бегстве братьев мужа. Это еще больше убедило меня в неизбежности его ареста. И этот день настал.

Я была на кухне. Сестра моя вошла и сказала мне:

- Ради Бога не волнуйся. Сейчас идут к нам с обыском. - Я кинулась в комнату моего мужа, чтобы уложить его в кровать. Затем побежала в кабинет, схватила золотые портсигары и портрет Государя Николая II и дала все это горничной. В этот момент с лестницы раздался звонок. Я сама вышла навстречу.

- Кого вам надо?

- Гавриила Романова, - ответил один из солдат, предъявляя мне бумагу.

Когда я читала эту бумагу, у меня помутилось в глазах: это был ордер на обыск и арест Гавриила Романова, подписанный Урицким.

После того, как они побывали в комнате мужа, они прошли в библиотеку и перерыли все книжные шкафы, откладывая в сторону все, что решили взять с собой. Взяли всю переписку мужа за 25 лет, затем прошли в кабинет и там вывернули все ящики. Набрали всего понемногу, конфисковали книги и целый ящик писем. Взяли также бинокль и сказали, что нам он не нужен, а "у большевиков громадная нужда". Надо отдать справедливость, что во все время обыска они были вежливы. Я же не помню, как держалась на ногах.

Обыск по всей квартире длился два с половиной часа и не дал результатов. Затем они позвонили на Гороховую по телефону. К телефону подошел секретарь Урицкого.

- Товарищ, - сказал наш комиссар, - я говорю из квартиры Гавриила Романова, где произвели только что обыск и сделали выемку документов. Как быть с арестом Романова? Он болен и лежит в постели.

Ответа я не слышу.

Когда разговор кончился, комиссар вернулся в библиотеку, и когда все уселись за стол, заявил:

- Сейчас я составлю протокол и ваш муж должен его подписать. Возьму с него подписку в том, что по выздоровлении, он немедленно обязан явиться на Гороховую, а пока мы его оставим дома.

Меня охватила волна счастья. Я никогда не забуду этого момента... Я с радостью согласилась на всякие подписки и они начали составлять протокол. Как одну характерную черту "наших властей" отмечу: наш комиссар слово "подписка" писал "под писка". Протокол был составлен в высшей степени безграмотно и заключал в себе следующее: "По ордеру номер такой-то в квартире Гавриила Романова был произведен обыск с выемкой документов. Конфискован бинокль".

Затем они все направились к мужу и велели ему написать следующее: "Я, нижеподписавшийся Гавриил Романов, обязуюсь по выздоровлении явиться на Гороховую 2, в Чрезвычайную Комиссию".

Когда они уходили, я спросила их, не собираются ли они вновь беспокоить нас, на что получила ответ:

- Не знаем, может быть, придется вернуться за вашим мужем.