В начале будущего. Повесть о Глебе Кржижановском

— Да! — подхватил Ленин. — Уэллс не скупится на мрачные краски. Но всемирно признанный писатель утверждает, вот, послушайте: «Не коммунизм вверг эту огромную, трещавшую по швам, обанкротившуюся империю в изнурительную шестилетнюю войну. Это дело рук европейского империализма... Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист куда более повинны в этих смертных муках...»

— Крепко сказано! — Глеб Максимилианович задумчиво перелистал книгу. — Сам по себе приезд великого писателя в «Совдепию, где у власти рогатые чудовища большевики», весьма и весьма смелая демонстрация. Однако Уэллс не очень-то жалует марксистов.

— Куда там! — Ленин добродушно улыбнулся. — Всем нам достается на орехи. Даже научную добросовестность Маркса Уэллс третирует как «монументальный образец претенциозного педантизма». Мечтает вооружиться против «Капитала» бритвой и ножницами — написать «Обритие бороды Карла Маркса...».

— Не понимаю, что же тут смешного?

— А то, дорогой Глеб Максимилианович, что выдающийся художник Уэллс в своей книге неизменно побеждает Уэллса-публициста.

— Мне все же не ясно...

— Погодите. Что главное в его книге: нелепые наскоки на Маркса или признание того, что всюду, где развивается промышленность, возникает коммунистическое движение? «Марксисты, — заключает Уэллс, — появились бы все равно, даже если бы Маркс никогда не существовал...»

Стрелки часов сошлись, отмерив полночь. Тишина. Никого вокруг. Все домашние, верно, уже спали в своих комнатах. На соседнем стуле, пригревшись, жмурился пушистый рыжий кот и не мурлыкал больше, потеряв, должно быть, надежду выпросить что-нибудь со стола.

Владимир Ильич сходил на кухню, принес подогретый чайник.

— Но позвольте! — сразу напустился Глеб Максимилианович. — Вот тут Уэллс прямо говорит, что вы впали в «утопию электрификации». Не верит в ГОЭЛРО.

— И Рыков не верит, и Троцкий, а они считаются марксистами.

— Целая глава названа «Кремлевский мечтатель», и, если я не ошибаюсь, — Кржижановский подмигнул, — речь идет в вашей персоне!..

— Гм... И все же! Заслуга Уэллса в том, что он, словно истинный наш единомышленник, говорит миру: в России «рухнула социальная и экономическая система, очень схожая с нашей и теснейшим образом с ней связанная». Теперь единственно возможное здесь правительство — Советское.

Глеб Максимилианович подлил кипятку в оба стакана, вопросительно глянул на Ленина:

— Говорили, будто книга Уэллса вызвала на Западе взрыв негодования белогвардейцев всех сортов. Наши сиятельные и несиятельные изгнанники — Бурцевы, Трубецкие — будто бы рвут и мечут, объявляют ее вредной, предают анафеме...

— Еще бы! — Ленин усмехнулся.

— Горький рассказывал, что Черчилль выступил против Уэллса со специальной статьей в «Санди экспресс». Уэллс ответил — публично отстегал вдохновителя крестового похода на Советы.

— Вот видите! Работа Уэллса и полемика вокруг нее чрезвычайно полезны для распространения правды о нас, для успеха торговых соглашений, в том числе и тех, от которых зависит электрификация. Вспомните судьбу наших заграничных заказов на турбины и другое оборудование станций.

— Горы препятствий, — вздохнул Кржижановский. — Недоверие к нам, сомнения в нашей долговечности.

— А Уэллс высмеивает белогвардейские сказки о зверствах большевиков, утверждает, что коммунисты — порядочные люди, а их правительство — честно. Он прямо призывает к сотрудничеству с Советской Россией. Возьмите вот хотя бы страницу сто пятьдесят вторую. Или сто сорок пять — сто сорок восемь!.. Уэллс, не верящий в Маркса и видящий Россию в потемках, делает для ее освещения больше, чем марксисты Рыков и Троцкий с их «совбюрократизмом» и «сверхреволюционностью»...

Да, бесспорно, все это было так... Но в то же время Уэллс был потрясен и признавал:

— Основное наше впечатление от положения в России — это картина колоссального, непоправимого краха.

Загад «кремлевского мечтателя» не вдохновил его, не вызвал сочувствия — просто-напросто оказался не под силу воображению великого фантаста. Двенадцать лет понадобятся Уэллсу, чтобы понять:

— Ленин оказался не мечтателем, а пророком... Он был хозяином теории, а не ее рабом, и умел применять отдельные положения так, чтобы они не сковывали действия, а способствовали движению вперед. Именно поэтому Ленин наложил такой неизгладимый отпечаток на весь ход развития России и превратил ее в быстро растущее, могущественное государство.

Двенадцать лет предстоит еще прожить, прежде чем Уэллс придет к такому выводу, но Ленин... Двадцать первый год стал той каплей, которая переполнила чашу испытаний, выпавших на долю Ильича, подорвала его силы, но Ленин воплощал свою мечту в жизнь сегодня, сейчас, сию минуту.

В голодном Поволжье было жарко, наверное, как в Египте. Иссушенная в пыль, выжженная в прах земля не трескалась, а словно корчилась, расползаясь на куски. Из Поволжья голод перекинулся в Прикамье, за Урал, в Киргизию, в Крым, на Харьковщину. Среди лета огороды, выгоны, сады чернели оголенные, точно поздней осенью, — люди съели всю лебеду и все листья.