А на берегах Волхова, на левом, возле села Михаила Архангела, на правом, в Дубовиках, собрались мужики-отходники ближних, да и не ближних губерний. У самой воды рубят опорные ряжи калужские плотники. Бородатые, незатейливые с виду мужики — лыком подпоясаны, да не лыком шиты. Вон хоть тот дядя в добротных яловых сапогах, густо стелющих по ветру ядреный дух дегтя, — на Всемирной выставке в Лондоне срубил в старинном стиле русский павильон, а потом сам был выставлен в нем, как художник-виртуоз. Брал чурбак, клал на торец левую ладонь с растопыренными пальцами и с маху — раз, раз, раз — «промеж пальцев» на пять поленьев разваливал — только ахали, дивясь, англичане...
Стекаются на Волховстройку мастера первой руки, гонят барки и плоты, ладят дома и лесопилки, дробят камень для засыпки ряжей, долбят лопатами грунт и вывозят на подводах-«грабарках» в отвалы. Дымится земля под салазками — две шестерки коней, запряженных цугом, тянут локомобиль, новгородские мужики ставят временную электрическую станцию для механизации работ, бранятся, ворчат, сетуют:
— Лошадь не человек: хошь не хошь, а десять фунтов овса дай...
Летят в Москву телеграммы:
«Работы идут хорошо. Денег нет. Продовольствием весьма плохо».
Жалуются Глебу Максимилиановичу «искренние доброжелатели»:
— Зачем это Графтио так много инженеров на стройку набрал? Притом все больше молодые, зеленые, смеются над ними, называют «прорабы в скобках»! Раскрывать, мол, еще надо, чтоб установить истинную величину...
— «Много»? — задумчиво повторяет председатель Госплана и хмурится: — Разве Волховская установка — последняя? Впереди еще Свирь, Днепр, Волга, Ангара, Енисей...
Над забоями, над банкетами, над дорогами — то пыльными, то вязкими, то припорошенными снегом — неизбывно слышные «баланда», «вобла», «пайка» заглушаются волнующими «аванкамера», «шлюз», «кессон», «экскаватор».
Скребут бороды мужики:
— Мудрено, боязно впервой-то.
Но:
— Глаза страшатся, а руки сделают.
— Если головы помогут! — подхватывает Графтио, поднимаясь по насыпи.
Он в своем неизменном драповом пальто, в путейской фуражке, в солдатских ботинках, залепленных илом и глиной. Только что из Москвы — отбивал там очередной штурм неверящих в гидростанцию, жаждущих прикрыть строительство под предлогом голода и отсутствия средств. На сей раз пришлось написать откровенно и честно Ленину о «невероятных условиях бюрократической безответственной неразберихи, а подчас — как будто умышленного противодействия».
Ленин тут же помог.
— Заявление и доклад главного инженера Волховстроя т. Графтио... обнаруживает и
Наперекор, назло всем бедам — в грозу и бурю двигается, живет строительство на Волхове. По-прежнему не испытывает недостатка лишь в недругах. Чем только не шпыняют, не кроят они инженера Графтио — даже тем, что, мол, нет у него фундаментальных печатных трудов.
— Что верно, то верно, милейшие господа, — труды свои пишу бетоном и железом по земле...
Надрываясь, изнемогая от «голодных забот», Ленин поддерживает Глеба Максимилиановича, советует, как вернее действовать:
— Надо попытаться рассчитать общегосударственный хозяйственный план на три случая...
— Из Центрального статистического управления надо сделать орган анализа для нас,
— Преимущества кукурузы... в целом ряде отношений, видимо,
Надо тотчас постановить, чтобы
Спешно обсудить, можно ли найти практичные средства и пути для того, чтобы при
День за днем ревниво направляет Ильич воплощение в жизнь его мечты:
— ...Армия может и должна... оказать громадную помощь делу электрификации. К великому этому делу надо армию привязать — и идейно и организационно, и хозяйственно...
— Научно-технический отдел ВСНХ, кажись, совсем заснул. Надо либо разбудить его, либо двинуть настоящим образом дело о разгоне этих ученых шалопаев и обязательно установить точно, кто будет отвечать за ознакомление нас с европейской и американской техникой толком, вовремя, практично, не по-казенному. В частности, Москва должна иметь по 1 экземпляру
— Орошение особенно важно, чтобы поднять земледелие и скотоводство во что бы то ни стало...