— Прихожу к купчине одному, купавинскому, под самой Москвой. Бородища, сюртук, самовар. Рожа вот такая — решетом не накроешь. Глазки заплыли, откуда-то издалека в тебя постреливают — хитрющие. Словом, сразу видно: бестия продувная, прямо из пьес Островского, банальнейший образец, со всеми наибанальнейшими атрибутами. Так и так, говорю ему и о пользе электричества распинаюсь: «На вашей земле две опоры должны стать. Мы вам за это свет проведем — бесплатно». — «А зачем мне свет? Я деньги свои и в темноте сосчитать могу». — «На фабрику вашу энергию подадим». — «Ахти! Мне и от своей котельной пар-то девать некуда...» Вот и прошиби такого... И тогда из глубин моего докторского саквояжа на свет является полуштоф... После двух стопок начинает выясняться, что за столом сидят люди, которые «до смерти» уважают друг друга. После третьей становится совершенно очевидно, что он и я — два самых закадычных, самых верных товарища. А четвертая стопка помогает окончательно понять, что история человечества еще не знала и не узнает такого истого поборника технического прогресса, как сей почтенный гражданин славного, богом спасаемого селения Купавны, и что единственной и самой жгучей мечтой, обуревавшей его еще с детства, было подписать согласие на ‘установку не двух, а «хушь трех» магистральных опор... Как я тогда не спился, не знаю. — Глеб Максимилианович посерьезнел, задумался.
«Частная собственность на землю... Ее теперь нет, но есть ее наследие: рядом с бездействующей электрической станцией расположено торфяное болото, а разрабатывает его какая-нибудь фабричка, отдаленная на десятки верст! Надо это как-то поскорее перепланировать, перестроить поразумнее...» — Он вертанулся вместе с сиденьем кресла и, отставив рюмку, поспешил в кабинет, принялся писать сердитый абзац против наследия частной собственности.
Через несколько дней статья о торфе была готова и десятого января появилась — «подвалом» — в «Правде».
Статья «Торф и кризис топлива» не осталась без внимании. Каждый день в редакцию приходили письма-отклики читателей почти из всех губерний страны. Кто-то одобрял «идею тов. Кржижановского», иные возражали ему, третьи давали ценные советы, предлагали помощь, вносили поправки. Все это увлекло Глеба Максимилиановича, очень быстро, как говорится, на одном дыхании он написал новую статью — об электрификации промышленности, которую послал Владимиру Ильичу — посмотреть.
Уже на следующий день, двадцать третьего января, пришло письмо:
«Глеб Максимилианович!
Статью получил и прочел.
Великолепно.
Нужен
Глеб Максимилианович подправил усы, сдержал невольную улыбку и, стоя возле окна, продолжал читать:
«...Нельзя ли добавить
Примерно: в 10 (5?) лет построим
Он тут же представил — пожалуй, даже увидел, как Ленин ходит взад-вперед по кабинету, какое у него лицо, когда он пишет. С какой надеждой он ставит вопросительный знак! Как хочется ему, чтоб не в девять, а в пять — в пять! — лет и не двадцать, а пятьдесят станций построить!
«...чтобы всю страну усеять центрами на 400 (или 200, если не осилим больше) верст радиуса; на торфе, на воде, на сланце, на угле, на нефти
Я думаю, подобный «план» — повторяю, не технический, а государственный — проект плана, Вы бы могли дать.
Его надо дать сейчас, чтобы наглядно, популярно, для массы увлечь ясной и яркой (вполне
Если бы еще
Повторяю, надо увлечь
Поговорим по телефону.
Ваш
— Владимир Ильич? Здравствуйте!
— Здравствуйте. Кто это? Очень плохо слышно.
— Это я, Кржижановский.
— А! Здравствуйте, здравствуйте!
— Только что получил ваше письмо.
— Так, так. И что скажете?
— Захватывает, но, честно говоря, страшновато.
— Страшновато? Отчего?
— Такой размах!.. Боюсь подумать, когда мы только сможем подступиться.
— Что значит «когда»? Сегодня. Сейчас. Немедленно.
— Да, но...
— Никаких «но». Дорогой Глеб Максимилианович, мы должны — мы обязаны — действовать по наполеоновскому правилу: прежде всего ввязаться в дело.
— Но обстановка вокруг, положение в стране...