В начале было детство

Попытка «через готовые упрощения приблизить детей к природе и творчеству» приводит к тому, что ребенок утрачивает самое ценное — самостоятельность. Мы за него решаем, как ему жить, что ему делать, по какой дороге идти. Мы расчищаем завалы, вырубаем леса, прокладываем мосты и велим двигаться по уготовленному пути. Привычка к указаниям приходит быстро и незаметно. Расплата же за несвободу — рабское мышление. Оно очень привлекательно для тех, кто знает, как надо. Фридл об этом говорит просто: «Слишком раннее усвоение готовых форм ведет к закрепощению личности».

«Пережить, осознать, суметь» — так формулирует Иттен три этапа творческого процесса. Действительно, непережитое, непрочувствованное эмоционально не может быть осознано; неосознанное не может быть воплощено.

Именно поэтому так настойчиво проводит Фридл мысль о суверенности каждого ребенка, об уникальности его опыта, который в детстве является, по сути, единственной отправной точкой для творческого поиска и претворения:

«При самостоятельном выборе, нахождении и обработке формы ребенок становится мужественным, искренним, у него развиваются фантазия и интеллект, дар наблюдателя, терпение и, позднее, вкус. Всем этим будет обеспечен путь к красоте».

Только пережитая красота движет ребенком в поисках наиболее выразительных, экспрессивных средств ее воплощения. Фридл считает, что неудачи здесь даже полезны:

«Дети, занятые творчеством, моментально утрачивают присущий подросткам зло-насмешливый способ критики. Из жизни и взглядов другого можно извлечь много малозаметного, но полезного. Ошибки или неудачные моменты в композиции стимулируют новые идеи. Это делает ребенка критичным, но не нетерпимым к своим и чужим попыткам».

Полтора месяца ушло у меня на то, чтобы не только рассмотреть каждый рисунок, но и зарисовать в блокноте многие из них. Так мне было легче, естественнее следить за графической мыслью маленьких художников гетто и тем самым проникать в метод Фридл. Она учила детей там, в концлагере… компоновать… Иногда где-то сбоку, в прямоугольнике, ее рукой выстроена композиция будущей работы. Расставлены акценты, задан ритм.

«Перед смертью не надышишься» — Фридл жизнью опровергла этот тезис. Какая же сила была в этой хрупкой импульсивной художнице?!

…Что остается, когда не остается ничего?

Воздух отравлен, земля смердит, уходят в Освенцим поезда смерти. Но еще есть клочки чистой бумаги, еще есть огрызки карандашей, еще не все нитки вшиты в бумагу, еще есть дети — не всех загрузили в скотские вагоны, еще не всё, не всё, не все…

До депортации Фридл с мужем кочевали с квартиры на квартиру. Их уплотняли. В соответствии с законами, принятыми нацистами против евреев Протектората, с 39-го года евреи были обязаны носить на груди желтую звезду. Им запрещалось появляться в общественных местах, ездить в общественном транспорте, выходить вечером на улицу, их детям не разрешалось учиться; лимита пока не было только на воздух.

Прежде за свои дизайнерские работы Фридл получала золотые призы на европейских выставках. Теперь с помощью тумбочек, полок и перегородок Фридл обустраивала жилище из узкого коридора.

— Зачем ты тратишь на это силы? — жалели Фридл друзья. — Скоро в Терезин.

— Если дан один день, его тоже надо прожить, — отвечала Фридл.

Сегодняшний день в Терезине не обеспечивал завтрашнего.

Время остановилось. Так оно остановилось на камуфляжных станционных часах в Треблинке — всегда показывало три часа.

Обреченные на существование без будущего, люди, по замыслу фашистов, должны были перестать думать, все их чувства должны были заместиться одним — страхом.

Искусствотерапия, которой Фридл занималась с детьми в гетто, была в первую очередь направлена против страха, она исцеляла детей духовно, давала им ощущение свободы, приводила в порядок их чувства и мысли.

Своих детей у нее не было. Но разве те, которым она дарила последние минуты радости, в которых переливала свою силу, — не ее дети?! Их становилось все больше и больше… А времени до смертных осенних транспортов 44-го года — все меньше и меньше.

Ежедневные аппели (пересчет заключенных), от голода и усталости люди валятся замертво. Старики, дети и взрослые часами стоят под открытым небом, выстроившись в шеренги. Они замерзают зимой и обливаются потом в летнюю жару. Очереди за миской супа, очереди за водой, очереди на транспорт…

Кто знает, где и когда Фридл обдумывала свои заметки? На аппеле, в очереди за супом, на чердаке, во время занятий, или, может, ночью, свернувшись калачиком в своем закутке? И где она черпала силы размышлять о вещах, столь далеких от существования заключенного?