В начале было кофе. Лингвомифы, речевые «ошибки» и другие поводы поломать копья в спорах о русском языке

В «Словаре Академии Российской» (1789–1794 гг.)[88] вы найдете пометы «просторечие» и «простонародное» рядом со словами «былой», «быт», «бросить (дело)», «бедняга», «горожанин», «жадный», «задушевный», «затея», «знать» (знатные люди), «крыша», «класть», «молодежь», «назло», «назойливый», «намекать», «негодяй», «огласка», «отвага», «пачкать», «поддаваться», «поодаль», «радушный», «судить», «удаль», «удача», «этот»… Но сейчас эти слова тоже нейтральны, а некоторые даже воспринимаются как возвышенные. Даже такие устаревшие и, казалось бы, торжественные обращения «сударь» и «сударыня» помечены как просторечные, и неудивительно, ведь они – всего лишь сокращения от «государь» и «государыня».

Из жаргона нищих пришло слово «двурушный». Сейчас мы так можем сказать о двуличном человеке, а раньше «двурушными» называли попрошаек, которые, спрятавшись в толпе за другими нищими, просовывали между ними сразу две руки и получали подаяние в двойном размере[89]. А слово «животрепещущий», ставшее нейтральным или даже возвышенным, сначала появилось в жаргоне рыботорговцев, которые продавали еще живую и оттого трепещущую рыбу[90].

Еще совсем недавно, в середине XX века, старшее поколение очень раздражало одно словечко из молодежного сленга – «пока» в значении прощания. Воспринималось оно примерно так же, как если бы мы, прощаясь, сказали: «Сейчас!» или «Еще!», и было, по всей видимости, сокращением от «прощай пока».

Корней Чуковский так описывал свои впечатления об этом слове в книге «Живой как жизнь» (1962 г.):

«На меня, как на всякого моего современника, сразу в два-три года нахлынуло больше новых понятий и слов, чем на моих дедов и прадедов за последние два с половиной столетия. Среди них было немало чудесных, а были и такие, которые казались мне на первых порах незаконными, вредными, портящими русскую речь, подлежащими искоренению и забвению. Помню, как страшно я был возмущен, когда молодые люди, словно сговорившись друг с другом, стали вместо “до свиданья” говорить почему-то “пока”»[91].

А лингвист Максим Кронгауз, которого никак нельзя назвать пуристом, пишет в книге «Русский язык на грани нервного срыва» (2008 г.) о другом слове: «Я перестаю слушать человека, если он вдруг произносит не слишком грамотное слово волнительный»[92].

Дело в том, что слово «волнительный» появилось не так давно, вероятно, в жаргоне актеров. В образцовой же литературной речи следовало говорить только «волнующий». Показателен диалог из романа Константина Федина «Необыкновенное лето» (1945–1948 гг.):

«– Не знаю, не знаю! У меня такое чувство, что мы идем садом, охваченным бурей, все гнется, ветер свистит, и так шумно на душе, так волнительно, что…

– Ах, черт! Вот оно! – ожесточился Пастухов. – Выскочило! Волнительно! Я ненавижу это слово! Актерское слово! Выдуманное, не существующее, противное языку… какая-то праздная рожа, а не человеческое слово!..»

Сейчас многим уже странно читать о такой неприязни к, казалось бы, обычному слову, хотя многие словари до сих пор закрепляют за ним помету «разговорное». Но разговорные слова – тоже часть литературной нормы. А еще слово «волнительный» встречалось у признанных писателей: