В начале пути

– Пацан, а ты знаешь, какие здесь у нас раньше были хохмы? Не знаешь! Так вот, я тебя сейчас за одну расскажу.

Ваня весь превратился в слух.

– Там, где хата Яремчуков, раньше жили дед Герасим и его бабка Фима. Был какой-то праздник, может, Пасха или Троица, не знаю точно. Но это и не важно. Дед с бабкой сели на кухне отметить этот самый праздник. Бабка налила деду сто граммов самогона, они выпили, закусили… Деду захотелось продолжения праздника. Но бабка уперлась – дескать, все – выпил, хватит. Это деда возмутило до глубины души. Тем более что эта самая душа требовала продолжения праздника. Он решил пойти на крайние меры. «Фима, – сказал он, – если ты мне не нальешь еще сто граммов, я повешусь!» «Ну и вешайся!» – ответила бабка. Забрала бутылку и пошла в другую комнату. Дед решил пойти на хитрость. Он взял веревку, привязал ее к ремню брюк, протащил ее под рубашкой, сделал петлю, которую надел на шею, стал на табурет и зацепил веревку за крючок под потолком кухни. После этого он оттолкнул табурет и повис на веревке, а вернее на поясе своих брюк, закрыв глаза.

Рассказывая, дядя Митя периодически отпивал из стакана, перекрестив его в очередной раз, очередную порцию вина.

– Так вот, – продолжал он свой рассказ. – Услышав грохот падающего табурета, в кухню почти бегом вошла бабка Фима и увидела, что ее Герасимушка действительно повесился. Она кинулась к соседке бабе Марфе. Та, когда вошла и увидела висящего соседа, руками всплеснула, едва выговорив: «Свят, свят, свят! Действительно повесился! Фима, чего ты стоишь, беги участкового зови!»

Бабка Фима побежала за участковым, а Марфа, увидев на столе праздничную закуску, начала ее складывать себе в подол – сало, колбасу, брынзу… Деду с высоты это все было хорошо видно. Он не смог вытерпеть такой наглости от соседки и, вися, сверху тихим голосом сказал: «Марфа, а ну положи все обратно на стол!» Бабка Марфа от неожиданности грохнулась об пол без сознания, при этом, падая, сломала руку.

Практически в этот же момент вернулась бабка Фима с участковым милиционером. Фима занялась бабкой Марфой, а милиционер решил снимать тело Герасима. Он взял нож, подставил табурет и начал перерезать веревку. Вися, дед Герасим думает: «Сейчас он перережет веревку, и я грохнусь об пол, сломаю себе и руки, и ноги». И он в момент перерезания веревки обхватывает милиционера руками, и они оба с грохотом и треском сваливаются на пол. Дед приземлился нормально, он оказался сверху милиционера, а вот милиционеру не повезло – мало того, что он со страха чуть не наложил в свое галифе, так он еще сломал себе ногу и два ребра. Пришлось деду вызывать скорую помощь.

Ваня сквозь непрекращающийся смех еле выдавил из себя:

– И чем все закончилось?

– Бабку Марфу и участкового заковали в гипс, а деда Герасима за хулиганство упекли на пятнадцать суток.

– Дядя Митя, расскажите еще что-нибудь, – попросил Ваня.

– Нет, пацан, надо идти домой, а то моя Шура сейчас меня здесь застукает и сделает скандал. Давай в следующий раз.

– Хорошо! – согласился Ваня.

Дядя Митя сдержал слово и через несколько дней снова появился во дворе дома родителей Вани. Он, как обычно, заказал бутылку вина и расположился за столом в тени орехового дерева. К нему подсел Ваня.

– Вижу, пацан, в твоих глазах немой вопрос… Ну, за что тебе рассказать?

– Дядя Митя, что-нибудь интересное…

– Интересное… Вся жизнь интересная! Неинтересная она только у дураков…

Дядя Митя на минуту задумался, отхлебнул пару глотков вина из стакана.

– Это было до войны еще. Мы с моим братом Гришей жили тогда у бабки Фиры в селе на берегу Хаджибеевского лимана. В то лето село как с ума сошло на почве своего здоровья. Баба Фира, как и многие другие жители села, каждое утро притаскивала два ведра вонючей черной грязи с Хаджибеевского лимана, которая, как считалось, лечит все болезни. Жители раздевались догола, обмазывали себя этой дрянью и ложились загорать на берегу лимана. Время от времени кто-нибудь из вымазанных истуканов поднимался во весь рост, истомно потягивался и с глубоким вздохом «У-ух!..» бросался в лиман.

Нас с Гришей бабка Фира тоже обмазывала, хотя мы ничем не болели и были абсолютно здоровы. Наверное, нас лечила она впрок. То есть как рассуждала бабка Фира: ну, мало чего может случиться в жизни ребят, а я их уже вылечила…

Нам порядком надоели эти процедуры. Чтобы прекратить это издевательство, мы с Гришей нашли черную нитрокраску. Незаметно эту краску мы влили в ведра с грязью нескольким нашим соседям. Эффект был потрясающим. Неделю все село превратилось в восставшее негритянское гетто. Десяток разъяренных негров одесского разлива метались по селу, бешено вращая голубоватыми зрачками, в поисках того, кто это с ними сделал. Наконец, нашли.

Короче говоря, это был единственный случай в истории, когда толпа разъяренных черных линчевала двух белых…

– Наверное, здорово вам досталось?! – сквозь слезы смеха спросил Ваня.

– Это мелочь, пацан. Жизнь иногда приносит более серьезные испытания… Вот моя Галя вернулась из Одессы, моя девочка…