В небе – гвардейский Гатчинский

11 октября полк обеспечивал бомбардировочный удар по Тильзиту – железнодорожному узлу в Восточной Пруссии. Мы со штурманом полка гвардии майором Барабанщиковым полетели с экипажем Маркирьева как лидеры эшелона обеспечения бомбардировочного удара.

К сожалению, самолет Маркирьева оказался, как говорят летчики, «утюгом»: оба двигателя хотя и работали исправно, но тянули слабо, не давали нужных оборотов. Самолет летел на малой скорости, медленно набирал высоту, и мы опаздывали к началу прилета первых бомбардировщиков на цель, которую мы должны были зажечь и осветить САБ-100-55.

Уж на что был невозмутимым Барабанщиков, но и он вслед за мной начал нервничать. Александр Маркирьев решил нас успокоить:

– Товарищ командир, вы не волнуйтесь, прилетим вовремя. Мой «Иванушка», как норовистая лошадь – вначале брыкается, а потом как побежит – не удержать!

Хорошо, что его шутка частично оправдалась, и мы все же вовремя подошли к цели, но более чем на 3500 метров подняться не смогли. Так на этой высоте и полезли в огонь первых яростных орудийных залпов зенитной артиллерии и получили «полную порцию», какая достается бомбардировщику над хорошо прикрытой целью.

Надо было видеть, как умело, с большой выдержкой вел корабль Маркирьев. Он будто не обращал внимания на то, что творится вокруг, но видел все. Каждое движение его рук, каждый маневр самолетом точно отвечал на действия зениток и прожекторов. Если разрывы сна» рядов среднего калибра начинали приближаться спереди и рвались на уровне нашего самолета, он уменьшал скорость, стараясь не лезть в их гущу, терял высоту, чтобы находиться ниже слоя разрывов, но когда вспышки рвавшихся снарядов были рядом, резко нажимал ногой на педаль, давал полный газ, отжимал штурвал, огибал разрывы и снова ставил самолет на заданный курс. Но вот широкий серебристо-голубоватый сноп света внезапно обволакивает наш самолет, а вслед за ним как штыки пронзают металлическое тело машины добрый десяток прожекторов с тонкими и очень яркими лучами. Самое время резким маневром уклониться, скольжением вывести самолет из перекрестия прожекторов, но этого сделать нельзя: штурман начал прицеливание для сбрасывания зажигательных бомб. Нервы у всех на пределе. Только Василий Барабанщиков не шелохнется, склонившись над прицелом.

– Не болтайтесь! – требует он.

Самолет все сильнее и сильнее вздрагивает от рвущихся вблизи снарядов, иногда их осколки дробью бьют по обшивке, время тянется бесконечно долго. Наконец Барабанщиков распрямляется, закрывает слезящиеся глаза.

– Все, можно уходить в сторону.

И не успевает договорить эту короткую фразу– самолет резким разворотом с потерей высоты и скольжением выскакивает из сфокусированного на нем пучка лучей прожекторов.

Еще двадцать долгих минут мы кружим рядом с целью, управляем самолетами, освещающими цель, следим за результатами бомбардирования. Не один самолет после нас попадает в такую же переделку, в какой побывали мы, но все же им перепадает меньше – бомбардировщики делают свое дело умело, некоторые из них обрушивают на прожекторы и зенитные батареи большое количество малокалиберных бомб. На короткое время гаснут прожекторы, перестает стрелять артиллерия. Но вот через двадцать минут вспыхивает несколько фотобомб – это самолет гвардии капитана Дмитрия Кузнецова сфотографировал цель. Все отбомбились. Ложимся на обратный курс.

Маркирьев показал себя в этом боевом вылете отличным летчиком. Через несколько дней он первым из молодых командиров кораблей был назначен на должность командира отряда.

В начале октября к нашему штабу полка в Ново-Вилейке подошел пожилой человек из местных жителей и, обратившись к часовому (он говорил по-русски, но с сильным акцентом), спросил, может ли он видеть командира.

Это был лесник Михаил Томашевский из близлежащего лесничества. Он рассказал историю, очень заинтересовавшую нас.

– Как-то ночью я, как всегда, плохо спал и вдруг услышал, что где-то невдалеке загудела артиллерийская канонада. Пойду, подумал я, погляжу, как пасется конь, а заодно и посмотрю – может, уже пришли русские. За мной увязался сынишка Тадеуш. Когда мы подходили к поляне, где паслась лошадь, над нами пролетел большой горящий самолет и упал в лесную чащу. Не успели мы с Тадеушем и слова сказать, как раздался взрыв. Мы с сынишкой упали на землю. Вначале я подумал, что взорвалась бомба, а потом догадался, что взорвался самолет. Мы поднялись с земли и увидели, что с неба, в стороне, падает что-то белое. Потом послышался треск сучьев. Мы побежали на этот шум и вскоре набрели на лежащего человека. Когда мы стали к нему подходить ближе, он с трудом приподнялся и спросил, кто мы. Я остановил мальчика, а сам подошел ближе к лежащему и сказал, что я местный лесник.

Тогда человек сказал мне, что он из сбитого советского самолета и что он ранен, и спросил, не видел ли я поблизости его товарищей.

Я ответил, что никого не видел. Тогда он попросил меня спрятать его от немцев, пока он немного окрепнет и у него заживут раны.