В небе – гвардейский Гатчинский

…После резкого толчка при раскрытии парашюта ощутил жгучую боль в правой ноге и тогда понял, что ранен. «Мессеры» поочередно проносились надо мной, стреляя из пулеметов. К моему счастью, над танковой колонной появилась пара грозных Ил-2, «мессеры» бросили меня и ринулись в атаку на них.

На пробитом во многих местах парашюте я падал быстро и, не успев как следует приготовиться к приземлению, сильно ударился о землю. Превозмогая боль в ноге, я собрал парашют, спрятал его в кустарнике, а сам уполз в приднепровские плавни.

Немцы не искали меня. Может, они были уверены в моей гибели, а скорее всего, после появления «илов» им было не до того.

Но, как выяснилось, не одни немцы были очевидцами этого воздушного боя.

– Дяденька летчик, – услышал я, – дяденька летчик! Где вы? Мы – пионеры, пришли помочь вам. Дяденька летчик!…

И с помощью стайки этих чудесных ребят я добрался до окраины Рогачева, где одна из рабочих семей приютила и укрыла меня. Там меня накормили и напоили, перевязали рану и оставили ночевать. (К сожалению, я не помню имен этих мальчишек и людей, укрывших меня. Надеюсь, что кто-либо из них прочтет эти строки и отзовется…)

За ночь немецкие танковые подразделения достигли города Рогачева и заняли его, но форсировать Днепр не смогли. С рассветом, переодевшись в гражданское платье, в сопровождении четырнадцатилетнего сына рабочего, в семье которого ночевал, я выбрался из города и вышел к Днепру. На западном берегу мы нашли оставленную кем-то лодку, сбили замок с цепи и поплыли к восточному берегу. На середине реки услышали гул мотора, а затем увидели пикирующий на нас «мессер». Обстреляв нас, фашист боевым разворотом ушел на запад. К нашему счастью, ни одна пуля не попала в лодку, и мы благополучно добрались до берега.

Распрощавшись со своим юным проводником, опираясь на самодельный костыль и палку, я заковылял на восток. Казалось, все страшное позади. Но на широкой кочковатой пойме, которую мне предстояло пересечь, меня неожиданно обстреляли. Вначале редкие, а затем более частые выстрелы раздавались то с одного, то с другого берега. Засвистели пули, невдалеке стали падать и мины. Ничего не оставалось, как распластаться в высокой траве и ползти среди кочек в сторону леса.

Когда я очутился у цели, поднявшиеся из траншеи красноармейцы приказали мне встать и поднять руки вверх.

Хотя мне было тяжело стоять без костыля и палки, я с удовольствием выполнил команду и «сдался в плен». Пожилой сержант с пышными усами, который был старшим командиром на этом рубеже, распорядился отвести меня на командный пункт. По пути я видел мелкие, наспех вырытые в песчаном грунте траншеи, занятые небольшим количеством бойцов.

Впереди траншей, насколько хватало глаз, расстилались заливные луга. Располагая необходимым вооружением, войска, оборонявшие этот естественный рубеж, могли создать здесь неприступную оборону. Но даже я разглядел: оборонявшиеся располагали только небольшими силами и легким стрелковым вооружением. Это наводило на грустные размышления. Если бронетанковые части врага быстро форсируют реку, то не встретят на восточном берегу серьезного сопротивления…

Я рассказал проверявшему мои документы комбату о силах врага и попросил немедленно передать мои данные в вышестоящий штаб. Тут же мне пришлось выслушать горькие и справедливые упреки.

– Может быть, вы, товарищ летчик, скажете нам, где наша хваленая авиация, о которой газеты писали? Выше и быстрее всех, побили все рекорды, в песнях пели «Любимый город может спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны…» Что-то ее мало на фронте, только одни немцы над нами висят.

Что я мог ответить?

Мы уже убедились, что к началу войны не успели многого. Не отработали взаимодействия с истребительной авиацией, воздушные стрельбы и бомбометание на полигоне проводились в крайне упрощенной обстановке. Не успели провести подготовку к боевым действиям в ночных условиях, выходу на цель и бомбометанию в лучах прожекторов, не изучали тактики ведения боевых действий истребительной авиацией вероятного противника, не знали уязвимых мест самолетов-истребителей фашистской Германии. Управление нашими соединениями проводилось на земле флажками, а в воздухе условными сигналами в виде покачивания самолета с крыла на крыло, радиосвязь не использовалась. В первые недели войны бомбардировщики и даже штурмовики часто наносили удары по противнику распыленно, вместо того чтобы в короткий промежуток времени наносить мощные удары по врагу.

Следствия такой тактики я наблюдал с земли, когда спустился на парашюте. После того как две пары Ме-109 расправились с нашими самолетами, потеряв при этом только один самолет, с востока прилетела пара Ил-2 и с ходу начала штурмовать танки противника. Оставшиеся там «мессеры» набросились на них и сразу сбили оба штурмовика. Через несколько минут прилетели другие два «ила», и их постигла та же участь. Вскоре надо мной пролетело звено бомбардировщиков Пе-2 и начало бомбежку. «Мессершмитты» бросились в атаку. После короткой воздушной схватки только два наших самолета ушли домой целыми.