В небе и на земле

И вдруг раздался взрыв. За ним последовал другой, третий... Тело пронзила острая боль. Взрывная волна от разорвавшегося поблизости тяжелого артиллерийского снаряда опрокинула меня навзничь. Одновременно со мной было ранено еще несколько летчиков, техников и младших авиаспециалистов. Получили повреждения и отдельные боевые машины. Вылет пришлось задержать.

Так я угодил в госпиталь, оторвавшись на время от дел. Впрочем, товарищи и подчиненные довольно часто навещали меня, рассказывали о своих успехах и трудностях, советовались по некоторым техническим вопросам.

Операция, во время которой был извлечен осколок, прошла без осложнений. Позднее я с удивлением узнал, что меня поставил на ноги бывший зубной врач. Переквалифицироваться его заставила острая нехватка хирургов в блокадном Ленинграде.

В госпитале я лежал в то тяжелое время, когда нормы продовольствия были урезаны до предела, особенно для тыловых частей, в том числе и для медицинских. Но никто из больных даже ни разу не заикнулся о плохом питании. Все отлично сознавали, что жителям осажденною города приходится еще хуже.

В один из февральских дней 1942 года навестившие меня товарищи сообщили, что Александр Александрович Новиков назначен первым заместителем командующего ВВС Красной Армии и уже улетел в Москву.

Это известие повергло меня в уныние. Приятно, конечно, когда уважаемый тобой военачальник получает заслуженное повышение, и все-таки грустно расставаться с ним. Ведь под руководством А. А. Новикова я прослужил не один месяц в самый тяжелый период Великой Отечественной войны.

- На каком самолете он улетел? - поинтересовался я у товарищей. Вопрос был не праздным. По установившейся традиции машина командующего готовится к вылету под личным контролем главного инженера или его заместителя по инженерно-эксплуатационной службе.

Оказалось, что в 125-м бомбардировочном авиаполку (да пожалуй, во всех ВВС фронта) к февралю 1942 года остался лишь один исправный бомбардировщик Пе-2, на котором летал Владимир Александрович Сандалов. Свою машину он никому не доверял и вызвался лично доставить в Москву генерала А. А. Новикова.

Рана моя долго не заживала. Видимо, сказывалось постоянное недоедание. Командование предложило мне эвакуироваться в глубокий тыл. Там и харчи получше, и обстановка поспокойней. Но я решительно запротестовал. Тогда было принято компромиссное решение. Из ленинградского военного госпиталя меня направили в тыл долечиваться. Там находился наш учебный центр, возглавляемый полковником Ф. С. Хатминским (ныне генерал-майор авиации). Он и его семья сделали многое, чтобы помочь мне выздороветь и окрепнуть.

Вскоре за мной прилетел санитарный самолет. Неподалеку от Ладожского озера мы сели дозаправиться и подождать наступления сумерек. Днем через Ладогу было рискованно лететь без надежного прикрытия истребителей. Здесь постоянно сновали фашистские самолеты, пытавшиеся прорваться к Дороге жизни. Ведь ледовая трасса действовала чуть ли не до конца апреля 1942 года. Время тянулось томительно. Но вот солнце начало клониться к горизонту, и нам разрешили вылетать.

К Ладожскому озеру подошли на высоте 200 метров. Внимательно наблюдаем за воздухом, чтобы не попасть под внезапный удар "мессеров".

Сумерки и небольшая высота полета помогли нам избежать встречи с воздушным противником. Но нас подстерегла другая беда. Мотор неожиданно затрясся как в лихорадке, а у цилиндра двигателя сорвало головку. Земля стремительно приближалась, скорость нарастала. Едва я успел крикнуть бортмеханику "держись!", как раздался оглушительный треск и грохот. Затем наступила тишина. "Жив", - мелькнуло в сознании, но тревога не прошла: "Ведь самолет может загореться". Кричу: - Кто живой, отзовись!

Под обломками самолета ворочался и ругался бортмеханик. А вскоре до слуха донесся стон летчика Лебедева. Надо помочь товарищам. Хочу выбраться, но мне никак не удается вытащить застрявшие в обломках ноги. Пожертвовав унтами и разбередив рану, я с трудом освободился из "плена" и помог выбраться бортмеханику. Потом мы вместе вызволили летчика Лебедева. Он был серьезно ранен и не мог двигаться самостоятельно.

А по темному небу скользили лучи прожекторов. Они то скрещивались, то снова расходились в стороны, отыскивая вражеские самолеты. Совсем неподалеку мелькали вспышки разрывов зенитных снарядов. Время от времени доносились глухие взрывы вражеских бомб. Это авиация противника предприняла очередной ночной налет на Волховскую ГЭС.

Тем временем наступила ночь, похолодало. Поляну с трех сторон обступал лес. Решили дождаться утра, чтобы лучше сориентироваться на местности и добраться до ближайшего населенного пункта или же до воинской части.

Перевязав Лебедеву раны, мы осторожно натянули на него спальный мешок. А я с помощью механика вызволил наконец свои застрявшие в обломках меховые унты. Скажу прямо, тяжело нам пришлось в ту ночь. Но и утро не принесло радости. Вот уже около часа мы с механиком, поддерживая под руки летчика, брели по глубокому снегу, а никаких признаков близости населенного пункта не замечали.