В небе полярных зорь

— Ну, раз такое дело, тогда поедешь, а сейчас иди спать. Перед дорогой надо выспаться хорошо.

Долго засиделись гости в этот вечер. Много было перепето песен, переплясано под звонкую однорядку.

Больше и легче всех летала по кругу Вера Ефимовна. Глаза ее горели, с губ не сходила счастливая улыбка.

Когда за полночь гости начали расходиться, одна из учительниц подошла к Вере Ефимовне и шепнула ей на ухо;

— Дай твой план, я завтра проведу за тебя уроки. Гости разошлись по домам. Крепко спят дети. Залезла отдыхать на печь мать.

— Милая!

— Родной!

И как будто не было длинной разлуки, не было мучительных ожиданий...

3

С каждым днем прибывали у Комлева силы. Но вместе с ними росло упавшее на сердце маленькой холодной росинкой чувство неудовлетворенности своим положением.

Жена уходила в школу, мать часто и надолго отлучалась на колхозные работы, и он оставался один с детьми. И как бы ни был ими занят, как бы ни приятно было слышать их лепет, но мучило сознание, что в такое время праздно проводит дни. Здесь все работают, там друзья ведут бои, а он, Никита Комлев, бездельничает.

Сумрачный вечер. Читать уже нельзя, а лампу зажигать еще рано, и Комлев с интересом наблюдает за игрой детишек.

Вошла Матрена Савельевна. Она чем-то встревожена. Нет-нет да и вздохнет.

— Что случилось, мама?

— Да так я, Никитушка. Не твоя забота.

— Забота матери, это и забота сына. Все же?

— Горю ты нашему все равно не поможешь, но коль спрашиваешь, скажу: завтра опять коровушкам постовать, на ферме ни одного навильника сена.

«Чем помочь?» — подумал Комлев. Он встал и, быстро одевшись, направился к выходу. — Ты куда, Никитушка? — Я скоро приду, а в общем, не знаю. Вера придет, ужинайте, — ответил Комлев и вышел из дома.

Село раскинулось вдоль высокого берега реки, окраины утонули в сгущающихся сумерках. Только кое-где одинокими желтыми глазками светились окна.

Никита прошел мимо школы, завернул за районный Дом культуры, в котором было тихо и темно, и очутился на площади. В домах, окаймляющих площадь, ярко горят огни. Широкая полоса света из райкомовскогоокна освещает скромный деревянный обелиск. Комлев остановился. На стороне обелиска, обращенной к райкому партии, — третьей сверху фамилия Кузьмы Гавриловича Комлева.

Никита снял шапку.

Детская память удивительно цепкая. Она проносит события через всю жизнь.

В холодное мартовское утро 1919 года на площадь согнали всех жителей села, от детей до дряхлых стариков. Матрену Савельевну Комлеву вместе с другими женщинами отделили в особую группу. На правой ее руке сидит Никита, левой она прижимает к себе Ванюшку.

Со скрипом и скрежетом распахнулись огромные ворота, со двора вывели заключенных.

— Тять! Тятенька! — заревели в голос Никита и Ванюшка. Они узнали отца, шедшего впереди. Он был бос, рубашка разорвана в клочья, на щеках запекшаяся кровь. Руки скручены за спиной веревкой.

Детский плач, стоны и проклятия женщин, крепкая брань мужиков, мольбы старух прокатились из конца в конец площади. Обреченных выстроили в одну шеренгу. Кузьма Комлев стоял в центре строя с гордо-поднятой головой, выставив вперед ногу. Таким отец и запомнился Никите. А еще запомнились его последние слова:

— Не забудьте этого, сыны мои!

А потом земля задрожала от топота конских копыт, над головами узников заблестели казачьи шашки. Никита в ужасе уткнулся лицом в плечо матери...

— Помню, отец, все помню! — прошептал Комлев.

Хлопнули двери райкома партии. К Комлеву, припечатывая скрипящий на морозе снег, размахивая руками, пошел человек.

— Хо, аккуратному почтальону — комсомольский привет! — прозвенел голос Клавы Голубевой. Подойдя, она тихо спросила:

— Отца пришел навестить?

Минуту стояли молча. Потом Клава заговорила:

— Зайдем в райком, а то ты, наверное, уже забыл, где такая организация находится. Потом Ивану расскажешь о моем житье-бытье. Настроение — хоть ревмя реви, а пожаловаться некому, муженек далеко, не услышит.

— А что случилось, если не секрет?

— Гайки на бюро райкома партии подкручивали за комсомольско-молодежные фронтовые бригады по подвозке кормов к фермам. Вот я и на седьмом взводе. Ух-х-х!

— В чем же дело?

— Дел много. То одно, то другое, какая-нибудь заковыка да объявится. В «Буревестнике» как будто все на мази, да бригадира не могу подобрать.

У Комлева встрепенулось сердце, мелькнула мысль: «Вот случай помочь маме». И он, не задумываясь, выпалил:

— А я чем не бригадир? Имею опыт в этом деле. После окончания академии месяц уполномоченным райкома партии по подготовке к весеннему севу в колхозе был. Там всем приходилось заниматься, и вывозкой кормов тоже.

— Не шутишь? — обрадовалась Клава.

— Фу ты, ясное море! Какие могут быть шутки, когда завтра скоту нечего давать, у мамы сердце готово на части разорваться. А ей расстраиваться нельзя.

— Тогда по рукам?

— По рукам!