Читаем В небе полярных зорь полностью

Заиграло северное сияние, осветив бледным светом сосредоточенные лица. Комлев обвел всех внимательным взглядом. Сержант Зайцев отчетливо сказал:

— Я отправлял Афанасия на этом самолете в бой, я его и приму.

Миниатюрные прожекторы — переносные электрические лампочки: — выхватили в темном пятне проруби два круга, образуя световую восьмерку. Петр быстро сбросил белье, опоясался широким матерчатым ремнем, к которому прикреплена веревка, схватил конец стального троса и, как в бассейн, нырнул в перекрестие восьмерки.

Потянулись томительные секунды, казавшиеся вечностью. Все пристально наблюдали за светлыми пятнами. Вот вода расступилась.

— Тяни! — сбрасывая мелкие брызги с губ, крикнул Зайцев.

Механики быстро выхватили друга из воды, натянули меховой костюм.

Жалобно скрипя, ползет стальной трос через сосновую перекладину, поднимая тяжелый самолет.

«Только бы не оборвался трос, только бы не соскользнул самолет», — с тревогой следит Голубев за движением каната.

Наконец истребитель поднят. С трудом сняли колпак и бережно вытащили тело Афанасия.

3

Гробы в гарнизонном клубе утопают в венках от командования дивизии и полка, от партийной и комсомольской организаций, от боевых друзей и военнослужащих батальона аэродромного обслуживания, от металлургов и горняков, от железнодорожников станции и рабочих Мурманска. В зеленую вязь из сосновых веток вплетены цветы. В безмолвном молчании сменяется почетный караул.

— Как же это вы не сберегли нашего Колю? — дрожащим голосом спросил Орехов Локтева.

— Бой жаркий был. Патроны кончились, вот он и таранил.

— Да, да... Раз уж Коля погиб, значит тяжелый был бой, — согласился Орехов.

Тихо падал пушистый снег. Под звуки похоронного марша траурная процессия двинулась на кладбище.

Впереди приспущенное знамя полка. За знаменем боевые друзья несли подушечки с боевыми орденами погибших. На передней машине — большой деревянный обелиск с пятиконечной звездой на вершине. На металлической пластинке, прикрепленной к обелиску, выгравированы имена летчиков.

На второй машине гробы с останками Николая Ветрова, Афанасия Кучеренко и Егора Бугрова.

Траурные мелодии рвут сердца провожающих.

Когда знаменосец, спустившись с аэродрома в лощину и перейдя мост через реку, остановился у свежевырытой братской могилы, задние ряды колонны только отходили от гарнизонного клуба.

Маленький полуостров, образованный петлей горной речушки, заполнен людьми до отказа. Шоферы включили фары. Лучи выхватили из густеющей темноты братскую могилу.

Глухим голосом с перерывами, словно ему не хватало воздуха, Дедов предоставил слово командиру полка. Локтев еще больше сгорбился, лицо почернело , глаза ввалились.

— Проклятые бандюг-ги вырвали из нашей семьи командира эскадрильи капитана Николая Ветрова, отважных летчиков Егора Бугрова и Афанасия Кучеренко. Они храбро дрались и свято выполнили свой долг перед Родиной, они грудью своей защищали небо Заполярья. Ни один даже не подумал о выходе из жестокого боя. Наши товарищи дорого отдали свои жизни. Одиннадцать фашистов уничтожено меткими очередями и таранным ударом. И пусть бандюг-ги не злорадствуют. Мы будем беспощадно уничтожать их, пока не вобьем в могилу последнему захватчику осиновый кол. Тяжело, очень тяжело всегда прощаться с друзьями. И сегодня, прощаясь с вами, наши верные товарищи, мы клянемся, что за ваши молодые жизни в полной мере отомстим фашистскому зверью. Кровь за кровь! Смерть за смерть! Клянемся!

— Клянемся! Никакой пощады врагу! Смерть фашистским бандитам. Кля-нем-ся! — сурово громыхнул строй. Эхо подхватило и понесло клятву от сопки к сопке.

На комковатую, глинистую кучу поднялся капитан Комлев. Минуту он стоял молча: спазмы перехватили горло.

— Холодные скалы Заполярья вновь обагрены горячей кровью наших боевых друзей. Вслед за Фединым, Ефимовым, Ишутиным, Антоновым, Мирзоевым сегодня мы навеки прощаемся с Николаем Ветровым, Афанасием Кучеренко и Егором Бугровым... Враг нанес нам страшный удар, удар в самое сердце. Он рассчитывал посеять панику в наших рядах, но жестоко просчитался. Фашистские выродки забыли, что советский воин может умереть, но не может не победить. Наши боевые друзья погибли, но они победили врага.

Голос капитана Комлева креп.

— Пройдут годы, о наших друзьях напишут книги, народ сложит песни, и жизнь их и подвиги станут легендой. На этих самых сопках сурового Заполярья, — Комлев обвел рукой вокруг, — ярким пламенем расцветут цветы.

Комлев опустил голову.

— Дорогие, верные друзья! Вы останетесь навеки в наших сердцах, и жизни ваши, и боевые дела ваши навсегда будут примером беззаветного служения Родине. Спите, родные, вечным, спокойным сном. Мы обещаем вам, что будем драться за себя и за вас, и врагу отомстим.

И опять могучим эхом пронеслось:

— Отомстим!

Медленно поднялся на темную глину Илья Фомич Орехов. Он потрогал жилистой рукой обвисшие седые усы и заговорил:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза