Но вскоре температура начала еще быстрее падать, к вечеру 10-го было уже —25 градусов, а 11 декабря замерзла ртуть, и наступили холода, хотя и не оймяконские, но все же почтенные.
Из всего пережитого за зиму меня более всего ошеломила эта оттепель. Сидеть в палатке в одном костюме, без мехов, не видеть над собой висящих хвостов инея и, главное, трогать все предметы голой рукой — после двух недель ледяного режи ма! — казалось невероятным. И даже первая ночевка в юрте на Алдане после этого не оставила большого впечатления.
Снега на этом склоне хребта все больше и больше. Когда идешь к утесам, проваливаешься по пояс и набираешь снег в ун ты. Под палатку мы уже не разгребаем снег, а слегка утаптываем и, чтобы не провалилась печка, кладем под ее ножки камни и небольшие бревна.
После того как мы вышли из Главной цепи, на дне долины появились первые ели, но на склонах гор все та же лиственни ца, запорошенная слегка снегом, и на мутном сером небе странно серебрятся гребни гор с зубцами леса.
Только 11 декабря пересекаем Окраинную цепь и выходим на Алданскую низменность.
Наши олени начинают утомляться, часто ложатся, хромают, худеют — у них уже видны ребра.
12-го и 13-го все еще спускаемся вниз по Хандыге. Вблизи хребта мы встречаем три нарты с великолепными белыми оле нями; первая пара сейчас же начинает бодаться с нашей головной, а мы сбегаемся посмотреть встречных. Белые олени в семь дней промчали 600 километров от Оймякона до Крест-Хальд жая, отдохнули и вот возвращаются в Оймякон — везут нового председателя исполкома. Несколько минут расспросов, и белые олени мчат нарты в горы. От председателя я узнаю, что в Крест- Хальджае нас ждет какой-то якут, который заготовил лошадей, чтобы отвезти экспедицию в Якутск. Опять кто-то ждет! Нет, довольно таких любезных благодетелей, объедем их лучше стороной!
Сзади белая стена хребта становится все меньше и меньше. Когда-то за ее увеличением мы так жадно следили на томпин ских болотах; теперь никто не оборачивается посмотреть, как она исчезает. Смотрят только вперед.
14-го в полдень выходим по Хандыге на Алдан. Здесь он снова стеснен плоской возвышенностью, узок и весь в торосах. Дорога идет вдоль реки, а затем через леса наискось к устью Амги. Начинаются юрты, и мы, конечно, заворачиваем напиться чаю. Здесь уже не подают к чаю хаяк, а чистое масло и целую гору лепешек: хлеб есть и свой и привозной. У Петра улыбка не сходит с лица: он увидал гумно и скирду хлеба.
Начинается санная дорога со следом посредине — это ездят на лошадях, и нашим оленям, которым нужно два параллельных следа, некуда ставить ноги. Они спихивают друг друга в снег, бодаются, каждый старается бежать по среднему следу.
Ночуем в юрте Харлампия Попова, в урочище под странным названием Былахы (блоха). Здесь семья Харлампия, а сам он в Оймяконе, так сказать, на отхожем промысле. Юрта построе на, как русская изба, и только плоская крыша и камни еще остались от старого. Нары вдоль стен превратились в широкие скамейки. Несмотря на свое богатство, хозяева и не думают нас угощать.
Сын Харлампия не менее предприимчив, чем отец, и вызывается собрать по соседям лошадей, чтобы отвезти нас в Якутск.
На следующий день первый перегон половина каравана идет еще на оленях: лошадей привели прямо в якутское поселение, близ устья Амги. В последний раз смотрим на круглые серые спины милых животных. Даже Михаил, завзятый лошадник, и Петр, который не хотел садиться на оленей: "В кустах все глаза выхлещут", — жалеют расставаться с ними и сменять на лошадей. В особенности на местную упряжку: здесь запрягают коня в те же оленьи нарты, только приделав к ним оглобли. Лошадиные копыта у самого передка, и невольно представляешь себе, как разнесет лошадь это легкое сооружение, если оно опрокинется.
Особенно легки и изящны легковые санки: они очень коротки, сзади сплетена спинка, а человек сидит спереди, верхом, по грузив ноги в снег, поистине "бразды пушистые взрывая".
20 декабря достигаем Охотского тракта и селения Татта, где есть почтово-телеграфная контора. Отправляю целую пачку телеграмм, которые выводят из равновесия даже меланхоличе ского заведующего конторой, — вероятно, с ее основания здесь не подавали таких чудовищно длинных телеграмм.
Экспедиция настолько затянулась против всех мыслимых сроков, что нас, очевидно, уже считали погибшими.
К Якутску мы подъезжаем вечером 24 декабря. На Лене туман, из которого время от времени выскакивают сани: туда и обратно едет много народу. Все — и мужчины и женщины — закутаны шалями, так что видны только глаза: на Лене почти всегда ветер.
Показываются огни Якутска. Странно, какая масса огней в одном месте!
В начале января, закончив ликвидацию экспедиции, мы выехали из Якутска на лошадях через Алданские прииски на же лезную дорогу.
Хребет Черского