В неизведанные края

Яранги Тнелькута стоят на склоне холмов. Сквозь снег и мглу сначала видны только черные концы жердей, высовывающиеся из дымового отверстия, а потом уже вырисовываются очертания трех яранг. Между ними стоят, как обычно, пустые и груженые нарты – с запасными пологами, с продуктами; два крытых возка указывают, что здесь есть две семьи с маленькими детьми: при кочевках детей возят всегда в этих закрытых возках, потому что мать слишком занята надзором за гружеными нартами.

Нас встречают очень радушно. Тнелькут – середняк, у него 400 или 500 оленей, но такое стадо только дает ему возможность постоянно быть сытым. По исследованиям Чаунской культбазы, минимальное количество оленей, которое необходимо для семьи в 6 человек при тогдашнем хозяйстве с исключительно мясным питанием, – это 300 голов. Когда у чукчей оленей меньше, то стадо быстро уменьшается, попросту съедается. Для каждого члена семьи в среднем нужно было убивать по оленю в месяц. Чукотские олени очень мелкие, и чистый вес мяса (без кишок) иногда не превышает 20 килограммов, лишь у хорошо упитанных взрослых оленей достигает 30–35 килограммов и редко больше.

Кроме оленьего мяса, чукчам в тундре было нечем питаться: охота давала очень мало, да и постоянная пастьба стада не оставляла времени для охоты. Оленные чукчи вели напряженную трудовую жизнь. Мужчины и молодые женщины были всегда заняты у стада и, чередуясь, стерегли его по ночам. Пожилые хозяйки, а часто и молодые, вернувшись из стада, должны были весь день варить пищу, чинить одежду и чуть ли не полдня тратить на выбивание, установку и сборку полога.

Поэтому оленеводы с презрением смотрели на береговых чукчей и считали их лодырями: пища сама идет к ним, стоит только выехать на байдаре в море. Но на самом деле жизнь береговых чукчей была в то время также тяжела, и некоторые исследователи считали, что им живется труднее, чем оленным. Переход к новым формам жизни и полное изменение быта чукчей прежде всего захватили береговых чукчей. Здесь легче всего было создать звероловные артели, снабдить их моторными шлюпками, приучить к жизни в домах, обслужить все население школами. В этом направлении к 1935 году были сделаны уже большие успехи, особенно в восточной части Чукотского округа.

Гораздо труднее было изменить быт оленеводов. Чтобы сделать оленное хозяйство рентабельным, надо было слить несколько стад вместе, так как стадо в 2000 голов обслуживают столько же человек, как и стадо в 300 голов. Освободившихся при этом пастухов можно поселить оседло в тех местах, где они могут заняться звероловством, рыбной ловлей или какими-либо промыслами. Надо было избавить чукотскую женщину от ее рабского подчинения яранге, которой она отдает всю жизнь.

Но провести такую реформу было сначала очень трудно: ведь это коренное изменение всего быта оленеводов.

Из северных районов Чукотки ко времени нашего пребывания больше всего сделано в этом направлении в западной части, Островновском районе (теперь район Восточной Тундры). Здесь был построен по морскому побережью ряд изб, в которых оленеводы оставались для охоты на морского зверя, в то время как пастухи со стадами уходили в глубь гор. Но эти мероприятия тогда еще не охватили всех оленеводов района, это были только первые зачатки сложной реформы.

Сегодня Тнелькут, по-видимому, убил оленя, и нас кормят особенно обильно. Начинаем мы с обычного блюда – вареного, мелко нарубленного мяса, потом следует мороженое мясо, разбитое на маленькие кусочки, также очень вкусное. Мясо разбивают каменным пестиком в кожаном ведерке, поставленном на плоский камень.

Это самый быстрый и простой способ приготовления мяса.

С пяти часов вечера до десяти мы три раза едим вареное мясо, два раза – сырое и три раза пьем чай. Обычно, как я говорил, у оленеводов основная еда вечером одна, и сегодня такой пир ради приезда гостей.

В этой яранге общество еще многочисленнее. В правом от входа углу сидят Эйчин и две старухи. В пологе тепло, и они спустили керкеры до пояса. Керкеры лежат вокруг обнаженных торсов пышными складками.

Эйчин стрекочет без конца – рассказывает о нашем приезде, наших смешных манерах, преступлениях против этикета яранги. И без конца льется ее цокотание – ведь буква «ц» преобладает в женском говоре.

Дверная завеса поднимается, и снаружи влезает девочка лет пяти. Она деловито снимает обувь, выворачивает ее, очищает от снега над ачульхен, сбрасывает керкер и садится совсем голенькая между старшими. Молодая девушка, по-видимому сестра Тнелькута, сидит во внешней части яранги у костра и все время подает внутрь пищу. В промежутках между едой девочка забавляется – скатывает шарики из жира, рассматривает нас, раскрыв рот.