В неизведанные края

В Мойнобуте я расспрашиваю о возможности нанять оленей в Якутск. Здесь слыхали, что я заказывал оленей судье Богатыреву, что я обещал быть в Оймяконе в октябре, слыхали даже, что богатый якут Неуструев ждет нас в Оймяконе, чтобы вместе с нами и со своей семьей ехать в Якутск. Мы должны все узнать в фактории Якутгосторга в Оймяконе. Богатырев, уезжая, поручил заботу о нас заведующему факторией Евграфу Слепцову – это человек ученый, он позаботится обо всем. Говорят даже, что нам заказана теплая одежда.

Сколько в этом правды? Я помню крест-хальджайские испытания и несколько сомневаюсь в добродетелях Неуструева, любезно нас ожидающего. Не новый ли это Иннокентий Сыромятников?

Дорога от Мойнобута до долины Оймякона идет через низкий горный отрог.

В темноте мы выезжаем в долину Оймякона и останавливаемся в бедной юрте в урочище Чангычаннах.

Назавтра здесь днюем: надо собрать ослабевших и отставших в пути лошадей. Приводят всех, кроме Серко: ночью он попал ногой в яму между кочками, сломал ногу и замерз.

Опыт последнего перегона заставляет принять новый план дальнейшего продвижения. Из Чангычаннаха мы выступаем двумя партиями; связку слабых лошадей потихоньку ведет Иннокентий и заезжает среди дня в чью-нибудь юрту покормить лошадей и выпить дежурный чай. Ночуем в урочище Ют-Урбыт («молоко положено») у бывшего учителя оймяконской школы И. Слепцова. Это снова богатая юрта, с полом и перегородками.

У Слепцова мы узнаем, что благодетельный Неуструев, ждущий нас в Оймяконе, в действительности является подрядчиком: он вместе с другим дойдунцем, Поповым, подрядился доставить нас через хребет. Дойдунец – это выходец из Дойды; так зовут в Оймяконе Лено-Алданскую область. Дойду по-якутски значит «вселенная» – глухой Оймякон видит в самом деле в Якутске средоточие Вселенной.

Еще один переход, и мы в фактории Якутгосторга.

23-го, выезжая из Ют-Урбыта, мы удостаиваемся видеть одного из наших подрядчиков, Харлампия Попова, по прозвищу Улар (Глухарь). Он приезжает утром и пьет с нами чай. Это грузный человек с отталкивающим лицом. Он критически осматривает наших лошадей. Затем мы видим его еще раз днем: он проскальзывает в стороне мимо нашего каравана.

Фактория Якутгосторга, где мы ночуем, пока помещается в урочище Ебыге-Кюёля («Озеро предков») – это не селение, а опять-таки одна-две юрты. Исполком еще в двух кёсах дальше.

Вечером в факторию является сам «ученый» Евграф Слепцов, короткий, круглый якут с маленькими усиками на упитанном лице. Он быстро вкатывается в юрту, на нем серая суконная куртка и пушистая песцовая шапка.

Вопреки якутскому обычаю сначала поговорить часа два о посторонних вещах и потом перейти к делу я сразу спрашиваю Слепцова, возможно ли нанять оленей до Якутска.

Слепцов охотно отвечает мне:

– Вот от нечего делать я взялся доставить вас в Крест-Хальджай и заключил договор с Богатыревым.

Он показывает мне два договора: первый – между народным судьей Богатыревым и Якутгосторгом, второй – между последним и подрядчиками Поповым и Неуструевым.

Слепцов со снисходительной улыбкой говорит:

– Мы и так имеем очень много хлопот, но нельзя не помочь экспедиции. Мы всегда готовы содействовать научным работам.

Нам ясно, что помощь эта гораздо выгоднее для подрядчиков, чем для нас: вместо того, чтобы гнать оленей, как обычно здесь бывает, порожняком до Крест-Хальджая за грузом, подрядчики получают по шестьдесят рублей за нарту. Настроение в юрте убеждает меня, что здесь я встречу заговор дельцов, желающих эксплуатировать экспедицию не хуже крест-хальджайского, и что пока нужно быть осторожнее.

Действительно, Слепцов с большой поспешностью начинает наступление по главному пункту. Разговор переходит на лошадей.

– Да, видел я бедняжек. Много пришлось им перенести. По-моему, вам прежде всего надо заняться их спешной ликвидацией.

Я предлагаю фактории купить всех лошадей. Слепцов отвечает саркастически:

– Нет уж, я не рискну на такую операцию.

В конце концов он склоняется взять их на комиссию, но считает, что лошади очень плохи.

Мы выходим с ним во двор. Показывая на лошадь, Слепцов говорит:

– Вот эти четыре не переживут нынешней ночи, эта – тоже, эта – тоже; вот эти никуда не годны, эти еще хуже, у вас есть только одна хорошая лошадь.

– Проще всего вам продать лошадей сразу в одни руки. Здесь есть такие лица, которые могут купить всех. Развяжетесь, по крайней мере.

В юрте уже появился наш подрядчик Харлампий Попов. Он греется у огня в ожидании чая. Слепцов приглашает его к нам за занавеску. Я сообщаю ему свои цены: сто рублей за плохую лошадь, сто пятьдесят – за среднюю, двести – за хорошую (я слышал, что к весне в Оймяконе лошадь стоит триста-четыреста рублей).

На хищном лице Попова появляется улыбка удовольствия. Он ласково и очень подробно объясняет мне, что прокормить до весны лошадь стоит сто рублей, что половина наших лошадей за зиму сдохнет и поэтому он мне даст на круг по пятидесяти пяти рублей за лошадь – и это окончательная цена. А ведь за самых плохих лошадей на Эльги мы выручили по семьдесят-восемьдесят рублей! И я отказываюсь от переговоров.