В неизведанные края

На второй день нарта нашего подрядчика Петра Сивцова наехала на одного из оленей и повредила ему спину. Олень не мог встать, и его пришлось бросить. Останавливаемся в трех километрах дальше. Остальные олени так устали, что на следующий день решаем сделать дневку; ясно, что груз, который у нас с собой, увезти невозможно, хотя при выезде из Средне-Колымска я уже оставил почти тонну разного груза. Здесь же у ближайшего жителя мы оставляем еще два мешка муки, ящик свечей и станки от палаток. Но это не помогает; в девяти километрах от юрты Сивцов оставляет в лесу двух уставших оленей и бросает одну нарту, чтобы забрать их на обратном пути.

В следующие дни проезжаем в день всего лишь километров пятнадцать, причем на половине пути мы останавливаемся и даем отдых оленям.

Нанять еще оленей или лошадей негде: местность почти безлюдна.

На пятый день мы с Говязиным выезжаем вперед, чтобы достичь мест, где можно нанять лошадей и достаточное количество подвод для помощи нашему каравану. В бедном селении Камса мы проводим около двух суток в ожидании отставшего каравана. Здесь недавно был «муньях» – собрание, и поэтому скопилось довольно много якутов.

Я предлагаю очень щедрую плату – вдвое против обычной, и нам удается нанять шесть подвод.

Во время переезда до Верхне-Колымска мы могли хорошо ознакомиться с бытом колымских якутов, потому что часто приходилось сидеть полсуток или даже целые сутки в юртах в ожидании лошадей. Покосы колымских якутов представляли тогда основу их хозяйства, так как скотоводство наравне с рыбной ловлей являлось главным источником питания. Поэтому богачи, владевшие близкими и хорошими покосами до раскулачивания, которое было проведено в 1930 году, могли широко эксплуатировать безземельных бедняков.

Обычно в юртах нас встречали очень гостеприимно, как и на западе Якутии, но угощение здесь несколько иное. В то время как в Западной Якутии дают масло или хаяк, здесь основное угощение – строганина. Чтобы изготовить ее, превосходного большого чира (шириной в восемь-десять пальцев, по здешней мере), только что принесенного с мороза, немного нагревают у камелька, срезают ножом чешую вместе с кожей и затем настругивают очень изящными тонкими стружками. Строганину эту едят обычно только с солью, без хлеба, и она превосходна на вкус.

Один путешественник писал, что ничто не может сравниться по вкусу со строганиной: она гораздо нежнее, чем устрицы, и замечательно тает во рту. Даже в бедных юртах, где и самим нечего было есть, старались принять нас как можно лучше и давали иногда несколько кусочков мяса на блюдечке.

От Камсы наш караван разделился. Салищев уехал на лошадях и должен был ночевать в юртах, так как лошади зимою, когда они заняты работой, нуждаются в сене. Я поехал дальше более медленно на утомленных оленях. Встреча была назначена в Алы-Кюёль, где ждал нас Березкин. После шума в юрте в Камсе мне доставило большое удовольствие ночевать в палатке, несмотря на мороз, который достигал еще 45 градусов. Теперь эта температура не казалась мне так ужасна, как в 1926 году, и вечером, приехав к месту ночлега, я вместе с моим спутником, рабочим Василием, ставил палатку, заготовлял дрова и растапливал печку, а потом в ожидании, пока вскипит чай, ел строганину из чиров, которыми мы были снабжены в достаточном количестве.

Салищев по мере движения вперед все увеличивал свой караван, нанимая лошадей. Таким образом, он мог высылать мне подводы навстречу, и я постепенно отсылал обратно наиболее утомленных оленей.

Колымская упряжка лошади представляла тогда очень забавное зрелище: здесь еще не применяли оглоблей и в оглоблях ходили только быки. Лошади возили сани за веревку, привязанную к обычному седлу. В сани клали только десять пудов (сто шестьдесят килограммов), а сам ямщик садился верхом на лошадь. Когда нужно спускаться с горы, то, чтобы сани не наезжали на лошадь, ямщик слезал и придерживал сани за задок. Колымчане утверждали, что лошадям так гораздо легче.

В Алы-Кюёль я догнал Салищева и нашел там Березкина с нашей первой партией.

От Алы-Кюёль мы едем, разделившись на четыре отряда, из которых три передовые на лошадях, а сзади – отряд на оленях. За этот путь я больше, чем во время перевала через Верхоянский хребет, познакомился с предельной силой оленей. Олень – очень покорное животное и тянет до тех пор, пока у него остается хоть немного сил. Самый верный признак, по которому узнают, устал олень или нет, – это хвост. Когда олени бегут бойко и держат свой маленький хвостик кверху, значит, они свежи и полны сил. А когда хвостик опущен, значит, олень устал. Особенно уставших оленей, которые не могли идти, Петр Сивцов лечил очень оригинальным способом. Он связывал им четыре ноги вместе и потом, подняв оленя за ноги, встряхивал несколько раз в воздухе.

Первый раз, когда я это увидел, я подумал, что Сивцов хочет убить бедное животное. Но он развязал оленю ноги, и тот, как встрепанный, побежал в лес; очевидно, это местное народное средство.