В нескольких шагах граница...

Я снова свистнул и окликнул его по имени:

– Яни!

Лицо его сразу просияло, брови взлетели вверх, рот остался раскрытым.

– Ты здесь? Но ведь… ведь тебя…

– Ты знаешь?

– Конечно, знаю. Сколько мы говорим о тебе! – сказал он, протягивая руку сначала мне, потом Беле. – Мы надеялись, – продолжал он, – что вы давно уже там… что вас уже и след простыл…

– Как видишь, к сожалению, мы еще здесь… Но, может быть, скоро будем там, если вы нам поможете.

– Как не помочь! – говорил он, обнимая меня за плечи.

– Осторожнее! – шепнул я. – Как бы не привлечь внимание. Они идут по нашим следам, если хочешь знать!

Он на мгновение задумался и хлопнул себя по лбу:

– Отправляйтесь к нам. Ты знаешь, где моя квартира в поселке оружейного завода?

– Знаю, если вы живете на старом месте.

– Да. Сначала войди ты, а через некоторое время пусть войдет твой товарищ, – указал он на Белу. – Жена дома. Она будет очень рада! Подождите меня. Я кое с кем переговорю на заводе.

Мы с Белой поспешно отправились к поселку оружейного завода. Едва мы сделали пятьдесят шагов, как услышали, что за нами бегут. Мы испуганно оглянулись: возвращался мой друг. Он еще издали протягивал газетный сверток.

– Чуть не забыл… – сказал он, задыхаясь. – Нате, берите.

– Твой хлеб? Нет, не возьмем!

– Но… – смущенно признался он, – дома нет ничего, чем жена бы могла угостить.

Я объяснил, что мы уже ели, а он, как видно, в тот день еще ничего не ел. У нас есть провизия. Мы получили в дороге. Нам едва удалось его убедить.

Бела убавил шаг и незаметно отстал от меня – вблизи поселка мы шли друг за другом на расстоянии ста метров, как совершенно чужие. Мы повстречались с несколькими людьми, которые наверняка меня знали. Но, видно, я не привлек к себе внимания. Мокрая куртка и щетина, отросшая за два дня, не могли их особенно удивить: здешние рабочие выглядели не лучше, чем мы.

Мой друг Яни занимал квартиру, состоявшую из кухни и комнаты. Его семья, кроме жены, маленькой худенькой женщины с выцветшими белокурыми волосами и поблекшим лицом, состояла из пятерых детей. Самый младший, еще в коротенькой рубашонке, ползал на четвереньках на каменном полу кухни, показывая кругленький задок; остальные по виду были уже школьниками. Женщина сразу меня узнала – а как же ей было не узнать, ведь она когда-то играла Илушку в «Витязе Яноше». Она удивилась, всплеснула руками, помянула Иисуса-Марию, и сразу нашлась. Ребятишек быстро отправила в комнату и заперла дверь кухни. Закрыла окно. Пусть соседи думают, что дома никого нет. Она уже ломала голову над тем, у кого бы и что занять нам на обед. Мы предупредили ее действия, достав из узелка сало, хлеб, мамалыгу и кусок жареного мяса, единственный, который остался. Мне показалось, что у нее, бедняжки, при виде стольких яств потекли слюнки. Так оно в действительности и было: ее соблазняла наша еда, но брать она ни за что не хотела. От гостей!..

Мы попросили таз с водой и бритву Яни.

Она достала еще и утюг, чтобы мы могли выгладить брюки, наскребла из печи угля. Потом дала тряпку для обуви, расческу – словом, все, что надо; сама ушла к детям в комнату и оставила нас одних.

Мы только закончили свой туалет, когда за стеклом кухонной двери появилось чье-то широкое плечо. Казалось, глаза мне застлали слезы – по походке я узнал хромого дядюшку Дюри, моего дорогого старого друга!

Дюри был заместителем главного доверенного на оружейном заводе. Мы стояли с ним рядом, когда против нас послали боснийцев, вместе сражались и под Капуваром.

Мы не сводили друг с друга глаз, и я видел, что большой, неуклюжий старик глотает слезы. Сначала он не мог произнести ни слова.

– Ты здесь? – выговорил он наконец и несколько раз повторил этот нелогичный вопрос.

Но ко мне уже подходил, протягивая руку, пришедший с ним мой старый приятель с оружейного завода. Теперь они оба работали на вагоностроительном: дядюшка Дюри – доверенным завода, Лори Вучич, мастер, – доверенным механического цеха.

– Вы готовы? – спросил наконец, преодолев волнение, дядя Дюри. – Тогда пошли.

Милый старый, ворчливый медведь! И ты, дружище, Лори! Неужто я здесь с вами, могу ли я верить своим глазам? Какие они веселые, сильные и спокойные! Словно бы мы, их товарищи, гонимые, присужденные к смерти, не просим у них убежища, как у последних солдат побежденного лагеря.

Услышав слова старика, в дверь кухни выглянула хозяйка.

– Уже уходите?

– А вы как думаете, мы оставим их вам? – съязвил дядя Дюри. – Одного мужа вам мало?

– Куда мы пойдем? – обратился я к нему, когда мы вышли на улицу.

– Куда? В партию!

– В партию? В какую партию?

Он пожал плечами.

– В социал-демократическую партию, другой сейчас нет…

Я остановился среди дороги. Старик сошел с ума?

– В социал-демократическую партию?

– Да.

– Но ведь… – вскрикнул я. – Как это пришло тебе в голову? Они же сразу сообщат в полицию. Разве ты не понимаешь, что мы…

– Положись на меня! – снисходительно улыбнулся он. – Тот, к кому я веду, не сообщит, не бойся!

Я ничего не мог понять, но был убежден, что старик в конце концов желает мне добра и знает, как поступить.