В неверном свете

— Значит, я в самом деле еще пьян, — тихо проговорил он, но тут же повысил голос. — Да, вчера я основательно принял. Водку пил, от нее дух потом не такой тяжелый остается. Ну и что такого? Кому от этого хуже? Все равно я сижу в дерьмовой группе! Не могу реализовать свои способности. Только и слышу — не нажимай, не торопись, разговаривай вежливо, опрашивай, поддакивай! Надоело!

Тойер почувствовал, как на него надвигается головная боль. Обычно он поддерживал шаткое равновесие в своей усталой душе. Для этого он прибегал ко всяческим уловкам, шуткам, хитростям — словом, делал все, чтобы балансир не коснулся земли.

— Тогда ступай на Университетскую площадь, поспрашивай там и выжри парочку кружек «Гейдельбергского 1603 года» или «Шлосквель экспорт». Либо — от меня — чистого спирта из аптеки.

Хафнер недоверчиво вскинул голову:

— Серьезно?

— Серьезно, — с недоброй улыбкой ответил Тойер и встал. Потом испытующе посмотрел на свой стул, на письменный стол, на нелепый круг из рабочих столов. Окинул взглядом пятнистые стены и сумрачные физиономии коллег. Под крышкой стола у Штерна лежало надкушенное яблоко. — Эта гадость лежит уже с пятницы, — еле слышно констатировал гаупткомиссар.

Штерн проворно схватил побуревший плод, но не успел выбросить его в корзинку, как Тойер взревел:

— Выброси ты свое яблоко прочь! Вместе со всем мусором!

Затем он пнул ногой свой стул и парой пинков сдвинул с места стол. Схватился за крышку обеими руками, поднял стол и с грохотом поставил у окна. Но и этого ему показалось мало. Словно буйвол, он затопал к Хафнеру.

— Ты еще здесь? Так, говоришь, дерьмовая группа? Вон отсюда, исчезни. И к двенадцати возвращайся с результатами! С настоящими результатами, понял?

Хафнер, слегка побледнев, шарил вслепую, отыскивая свою куртку.

— Неплохо бы вам выслушать меня до конца, — тихо проговорил Лейдиг.

— Пожалуйста, — фыркнул Тойер и сел на стул спиной к подчиненным. — Говорите до конца.

— Итак, — голос Лейдига звучал чуть более напряжено, чем обычно, — в «Калипсо» он всегда бывал только зимой и всегда в сопровождении студентки или студента, редко дважды с одними и теми же.

— Он что, был педофилом? — Хафнер снова взялся за свое.

— Хафнер, я вас умоляю: студенты — не дети. — Тойер встал и размашистым шагом подошел к своему подчиненному. — Слушай, извини, что я на тебя наорал. Понимаешь, у меня проблемы в личном плане, с моей знакомой, и…

Опешивший Хафнер только кивнул. Тойер снял ниточку с джинсовой рубашки покачивающегося коллеги.

— Я тоже зря наговорил тут глупостей, — пробормотал Хафнер. — Никакая вы не дерьмовая команда. И я, как и вы, имею зуб на Зельтманна. И вообще, мы группа что надо.

Хорошо еще, Штерн не стал извиняться за огрызок. В кабинете воцарилась атмосфера растроганности. Уже задним числом Тойер понял, что все четверо стали по-настоящему нормально относиться друг к другу именно после этого конфликта. Он даже сказал себе, что будет и впредь использовать свои вспышки гнева для таких благих дел, но потом снова об этом забыл. А сейчас бодро вернул стол и стул на прежнее, предписанное директором место.

— Итак, «Калипсо» — это коктейль-бар, — снова продолжил Лейдиг. — Но Вилли никогда не пил там коктейли.

— Так не бывает, — решил Хафнер. — Все равно что заходить постоянно в кафе-мороженое и… не съесть там ни порции!

В десять минут одиннадцатого позвонил первый собачник.

Обер- прокурор Вернц спрятал свою пульсирующую плоть под средний ящик письменного стола, на котором лежала массивная папка.

— Фрау Ильдирим, вы принимаете все слишком близко к сердцу. Я абсолютно уверен, что вам теперь по плечу и самые серьезные деликты. И то маленькое поражение в пятницу — чепуха… ну, послушайте!

Он смотрел на нее с нескрываемым интересом. Сегодня у Ильдирим не было заседания суда, и она уже собиралась уйти. Она была одета в узкий белый пуловер, джинсы и молодежные кроссовки. Черные волосы она завязала на затылке. Все это должно было создавать впечатление мощной динамики, однако на самом деле она была близка к отчаянию. Физиономия садиста, мучающего жену, преследовала ее с самой пятницы. Маленькая Бабетта больше не появлялась, но Ильдирим не испытывала от этого облегчения, ведь теперь она оказалась совсем одна. Она чувствовала себя очерствевшей, к тому же ее все сильней терзало подозрение, что она, слишком быстро согласившись с директором полиции в деле об утопленнике, уготовила себе очередное фиаско.

— Это хорошо, что вы решили со мной поговорить, да, замечательно. Только вчера я не смог найти времени. Никак не получилось. День был абсолютно безумный.

Вернц нахмурил брови и посмотрел в окно. Возможно, он ждал вопроса, что же безумного было вчера, но его расстроенная посетительница промолчала. Она уже поняла, что ощущение уверенности в себе, в котором она так нуждалась, если и придет, то не от доктора Вернца.

А он важно продолжал: