– Ой, Анечка, как я тебе благодарна… Он же такой непутевый у меня, братишка мой… И пьет, и гуляет, и прямо как по острию бритвы ходит, и все урну эту с прахом ищет, признаюсь по секрету… Если у них с Женькой все получится, я, наверное, вздохну свободнее. – Валя опять вытерла лицо тряпкой и, помолчав, брезгливо заметила: – А твоя Женька все-таки дура, раз своего счастья не понимает!
Аня не стала отвечать Вале, только потрепала ту по плечу понимающе и решительным шагом направилась прочь.
Было жарко, вдали воздух словно дрожал от зноя. «Скорее бы вечер! Терпеть не могу лето! – нетерпеливо подумала Анна. – Хотя пройдет это лето, и дожди, тоска, лучше не станет, а потом зима эта бесконечная… Нет счастья в жизни, – и тут же возразила самой себе: – Но почему нет, этим вечером уж будет хорошо, когда пекло это прекратится… Ах, почему я не умела радоваться тому, что имею, почему меня всегда куда-то тянет не туда?..»
Аня проходила мимо местного Дома культуры – старинного особняка, выкрашенного в голубой цвет, с белыми колоннами. По ступеням оттуда сбежала группа молодежи с охапками цветной яркой ткани в руках. Если присмотреться, можно было различить наряды в старинном духе. Какой-то юноша красовался в черном цилиндре, под мышкой у него была тросточка.
– Господа, господа, не надо торопиться, карету еще не подали!
– Мадмуазель Попова, не подарите ли вы мне сегодня первый тур вальса?
– Ах, поручик, я другому отдана и буду век ему верна!
Раздался взрыв хохота, молодые люди убежали. Аня с недоумением посмотрела им вслед, потом вспомнила, что этим вечером обещали костюмированный бал в городском саду. «Делать людям нечего…» – пожала она плечами. Скоро вдоль дороги потянулись какие-то ангары, гаражи, пейзаж стал совсем скучным. И стал слышен грохот движущихся поездов…
Автоцентр (какое неоправданно громкое название!) находился за бетонным грязным забором. Анна вошла внутрь – шум мойки, чьи-то голоса. Залаяла собака на цепи. Из будки выглянул какой-то дед с прилипшей к нижней губе папиросой.
– Добрый день! – крикнула Аня, стараясь перекричать шум от мойки. – Мне бы Дениса.
– Кого?
– Дениса, э-э… Полушкина!
– А, Дениса… Сейчас. Полушкин! Полушкин, итить… к тебе дама!
Через несколько минут из открытых ворот гаража ленивой походкой вышел Денис.
– О, Ань, ты… Привет! По какому вопросу? – сдвинув кепку назад, спросил Денис.
– По личному, – мрачно произнесла Анна. Она терпеть не могла Валиного братца – жалкий пижон, не осознающий своего ничтожества, мнящий себя альфа-самцом. Эта походка, эти лихие взгляды, которые он кидает по сторонам…
– Идем поболтаем, тут есть местечко. – Денис направился куда-то в сторону мимо припаркованных автомобилей. Анна, брезгливо морщась, ступала следом.
Они оказались на заднем дворе – березы, стол, стулья вокруг. Вероятно, место отдыха рабочих.
– Ну, я тебя слушаю, Анюта…
Анна села напротив Дениса.
Только сейчас, оказавшись наедине с этим человеком, лицом к лицу, она вдруг осознала, насколько ненавидит его. Нет, не его самого, Денис – просто жалкий человечишко, но он – как некое воплощение типичного костровского горожанина.
Аня ненавидела Костров и его жителей. Всех. Мужчин, и женщин, и даже детей. Костров словно был ее могилой, где она похоронила себя заживо.
Она ненавидела Валю. Ее мужа, Марата. Дениса. Она зависела от этих людей и терпеть их не могла. Потому и себя ненавидела тоже – за то, что вынуждена была с ними общаться.
– Я насчет своей двоюродной сестры, Женьки… – не сразу, с трудом вытолкала из себя эти слова Аня. И не могла не заметить, как мгновенно изменился Денис – подтянулся, заблестели глаза. – Если у тебя к ней серьезно, то надо кое-что объяснить, если нет, то я пойду.
– Откуда ж я знаю, серьезно у меня или нет… – пробормотал Денис. Сорвал травинку, принялся ее жевать, глядя в сторону.
– Тогда я пойду, – поднялась Анна.
– Эй, стой. Погоди. Объясни мне.
– Ладно. – Аня опять села. – Надеюсь, ты не смотришь эти дурацкие мелодрамы по телевизору, где герои идут сквозь тернии к своему счастью?
– С ума сошла… – захохотал Денис. Что-то в нем было, в этом мужичонке, несмотря на хлипкую фигуру и невысокий рост. Некая брутальность, что ли, или как это назвать?..
– Ну тогда ты должен знать, что нет идеальных людей и идеальных отношений. И в любой бочке меда есть ложка дегтя.
– Так, а Женечка тут при чем?
– Этой Женечке уже тридцать с лишним лет, она не вчера из яйца вылупилась. У нее до тебя была своя жизнь. Свои чувства.
– И что? К чему это ты? – опять мгновенно изменился Денис, помрачнел.
– Женька всю жизнь сохла по Сереже Ларионову, моему бывшему. Молча и издалека. Ну ты знаешь, сестринская зависть… – Анна покачала головой, умолкла. Денис тоже молчал, глядя в сторону. – Хотя нет, ты мужик, ты этого не знаешь, не понимаешь. Только эта ее любовь ничего не значит. Она безответная. Ну как актеров любят или, не знаю, героев из книг…