В ночь большого прилива

— Хотел. Потом понял: вам делать нельзя. Будет вред. Из-за меня. Робот не может делать человеку вред.

— От чего вред? От искорки? — не поверил я.

— Нет. Вред, когда делают.

— Шишкин же сделал... — напомнил я.

— Это его дело, — проскрипел Ерема. — Ему не робот давал рецепт. Он его узнал от ржавых ведьм.

Юрка хохотнул:

— От кого?

— Повторяю отчетливо: от ржавых ведьм.

Мы навалились на бедного Ерему с вопросами: что за ведьмы? И Ерема подробно, неторопливо (наверно, чтобы мы забыли про рецепт) стал рассказывать, что на бодьшой железной свадке за городом живут костлявые растрепанные старухи в перемазанных ржавчиной платьях. Они не роботы, но и не совсем люди. Ведьмы. По ночам, когда круглая луна, они выползают из жестяных шалашей и пляшут на пустых железных бочках. Что они еще делают, Ерема не знает, хотя он жил на свалке долгое время. Знает только, что есть старухи ничего, не злые, а есть и ужасно вредные (они Ерему и выжили со свалки). Все эти ведьмы — очень умные. Разбираются в науках и в колдовстве, особенно когда дело касается металлов.

— А Шишкин-то здесь при чем? — напомнил я.

Ерема с досадой лязгнул под курткой дверцами живота

и сообщил, что Шишкин познакомился с ведьмами, когда искал на свалке какие-то детали. Он был вежливый, образованный и ведьмам понравился.

Юрка сказал, что у Еремы явный сдвиг в мозгах: помехи и электромагнитный. бред. Старухи какие-то, бочки, луна...

— Не веришь, сам сходи на свалку и посмотри, — разозлился Ерема. — Лучше всего ночью. Сейчас как раз полнолуние.

— А мы все вместе сходим, — хитро сказал Глеб. — Верно, ребята? Повстречаем бабушек, выспросим рецептик. Мы тоже вежливые и образованные. Не хуже Шишкина.

Мы с Янкой завопили, что ура, конечно, так и сделаем. Юрка хмыкнул. А Глеб задумчиво произнес:

— Только обдерутся ребята среди ржавого железа, исцарапаются. Заразу какую-нибудь подхватят... Вот это будет вред! Имей в виду, Ерема, из-за тебя.

Ерема сложил на груди руки и упрямо сказал:

— Пусть. Это меньший вред, чем делать искорку.

— Да кто тебе сказал, что мы будем ее делать? — воскликнул Глеб и подмигнул мне. — Нам просто хочется узнать, что за рецепт. Любопытно, вот и все! Верно, ребята?

Мы дружно закивали. Даже Юрка.

— У меня такое свойство характера, — объяснил Глеб. — Болезненное любопытство. Если что-то мне начали рассказывать, а до конца не объяснили, начинаются головные боли и бессонница.

Мы с Янкой в один голос заявили, что у нас от любопытства такие же страдания.

— Плюс расстройство желудка, — добавил Юрка то ли про себя, то ли про нас.

— Видишь, Ерема, сколько людей будут мучиться! — закончил Глеб. — Снова получается, что из-за тебя вред. Как ни поверни...

— Врете вы все, — уныло сказал Ерема.

Мы заорали, что не врем, а Ерема нас бессовестно мучит.

— Черт с вами, — сказал Ерема и встал. — Я скажу...

Нет, я говорить яе буду ни словечка, я лучше на машинке настучу. А йотом, если что не так, я не отвечаю...

Мы ему наперебой поклялись, что всю ответственность берем на себя. Брема сердито проковылял к машинке, заправил в нее лист и застукал по клавишам. Мы стали заглядывать через плечо, но он пригрозил:

— Будете соваться, не стану печатать.

Стукал он минут пять, мы прямо извелись. Наконец он отошел от машинки. Мы кинулись к листу. На бумаге была какая-то дребедень;

трик Ап Лик РОВин Адавзя ть четыреил ипять Пат ом...

И так далее. Несколько строчек.

— Бедный Брема, — сказал Юрка.

Но Глеб выдернул лист из машинки, поднес к очкам.

— Постойте, постойте... Дайте-ка, я... Тут нужна небольшая редактура.

Он опять вставил бумагу и начал быстро печатать пониже загадочных Бреминых строчек. И через минуту мы прочитали:

Три капли крови надо взять,

Четыре или пять.

Потом с движеньем их смешать,

С полетом их смешать.

Надежной прочности туда Добавить хорошо —

И кровь исчезнет без следа,

И в пузырьке у вас тогда Заблещет порошок.

Его, дождавшись заката дня,

Зажги ты от праздничного огня.

У искр улетающих жизнь коротка.

Останется только одна на века.

— М-да, — сказал Глеб. — Не очень вразумительно. И с точки зрения поэзии, прямо скажем, на троечку.

— Поэзия — это фиг с ней, — вмешался Юрка. — Ведьмы сочиняли, а не Пушкин. А как тут разобраться: с каким полетом смешивать? А может, с пометом?.. Брема!

— Что знал, то написал, — буркнул Брема. — Технологию не знаю. Шишкин делал.

— Ты будто не хочешь, чтобы у твоего Васьки живая искорка была, — с досадой сказал Янка.

Брема топнул валенком так, что подскочила машинка.

— Я же не имею пр-рава! От этого вред будет! Всем! Порошок же надо* на крови замешивать!

— Подумаешь, вред, — хмыкнул Юрка. — Тут по одной капельке надо. Все равно что для анализа, из пальца.